В каких произведениях русской классики звучит «мысль семейная» и в чём эти произведения можно сопоставить с романом Л. Н. Толстого «Война и мир»?

Вариант 1

В каких про­из­ве­де­ни­ях оте­че­ствен­ной клас­си­ки изоб­ра­же­ны нравы чи­нов­ни­че­ства и в чем эти про­из­ве­де­ния пе­ре­кли­ка­ют­ся с го­го­лев­ским «Ревизором»?

 

 

Бобчинский <...> Только что мы в гостиницу, как вдруг молодой человек...

Добчинский (перебивая). Недурной наружности, в партикулярном платье...

Бобчинский. Недурной наружности, в партикулярном платье, ходит этак по комнате, и в лице этакое рассуждение... физиономия... поступки, и здесь (вертит рукою около лба).много, много всего. Я будто предчувствовал и говорю Петру Ивановичу: «Здесь что-нибудь неспроста-с». Да. А Петр-то Иванович уж мигнул пальцем и подозвали трактирщика-с, трактирщика Власа: у него жена три недели назад тому родила, и такой пребойкий мальчик, будет так же, как и отец, содержать трактир. Подозвавши Власа, Петр Иванович и спроси его потихоньку: «Кто, говорит, этот молодой человек? » — а Влас и отвечает на это: «Это», — говорит... Э, не перебивайте, Петр Иванович, пожалуйста, не перебивайте; вы не расскажете, ей-богу не расскажете: вы пришепетываете; у вас, я знаю, один зуб во рту со свистом...«Это, говорит, молодой человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не едет, забирает все на счет и не копейки не хочет платить». Как сказал он мне это, а меня так вот свыше и вразумило. «Э! » — говорю я Петру Ивановичу...

Добчинский. Нет, Петр Иванович, это я сказал: «э! »

Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию? » Да-с. А вот он-то и есть этот чиновник.

Городничий. Кто, какой чиновник?

Бобчинский. Чиновник-та, о котором изволили получили нотацию, — ревизор.

Городничий (в страхе). Что вы, господь с вами! это не он.

Добчинский. Он! и денег не платит и не едет. Кому же б быть, как не ему? И подорожная прописана в Саратов.

Бобчинский. Он, он, ей-богу он... Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка... да, так он и в тарелки к нам заглянул. Меня так и проняло страхом.

Городничий. Господи, помилуй нас, грешных! Где же он там живет?

Добчинский. В пятом номере, под лестницей.

Бобчинский. В том самом номере, где прошлого года подрались приезжие офицеры.

Городничий. И давно он здесь?

Добчинский. А недели две уж. Приехал на Василья Египтянина.

Городничий. Две недели! (В сторону.) Батюшки, сватушки! Выносите, святые угодники! В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии! На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.)

Артемий Филиппович. Что ж, Антон Антонович? — ехать парадом в гостиницу.

Аммос Федорович. Нет, нет! Вперед пустить голову, духовенство, купечество; вот и в книге «Деяния Иоанна Масона»...

Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.) Вы говорите, он молодой человек?

Бобчинский. Молодой, лет двадцати трех или четырех с небольшим.

Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей...

 

(Н. В. Гоголь «Ревизор»)

 

Вариант 2

Герои каких произведений русской классики попадают в чуждый для них мир и в чём их можно сопоставить с Печориным?

Странное существо! На лице её не было никаких признаков безумия; напротив, глаза её с бойкою проницательностию останавливались на мне, и эти глаза, казалось, были одарены какою-то магнетическою властью, и всякий раз они как будто бы ждали вопроса. Но только я начинал говорить, она убегала, коварно улыбаясь.

Решительно, я никогда подобной женщины не видывал. Она была далеко не красавица, но я имею свои предубеждения также и насчёт красоты. В ней было много породы... порода в женщинах, как и в лошадях, великое дело; это открытие принадлежит Юной Франции. Она, т. е. порода, а не Юная Франция, большеючастию изобличается в поступи, в руках и ногах; особенно нос очень много значит. Правильный нос в России реже маленькой ножки. Моей певунье казалось не более восемнадцати лет. Необыкновенная гибкость её стана, особенное, ей только свойственное наклонение головы, длинные русые волосы, какой-то золотистый отлив её слегка загорелой кожи на шее и плечах и особенно правильный нос, — всё это было для меня обворожительно. Хотя в её косвенных взглядах я читал что-то дикое и подозрительное, хотя в её улыбке было что-то неопределённое, но такова сила предубеждений: правильный нос свёл меня с ума; я вообразил, что нашёл Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения, — и точно, между ними было много сходства: те же быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности, те же загадочные речи, те же прыжки, странные песни...

По́д вечер, остановив её в дверях, я завёл с нею следующий разговор: «Скажи-ка мне, красавица, — спросил я, — что ты делала сегодня на кровле?» — «А смотрела, откуда ветер дует». — «Зачем тебе?» — «Откуда ветер, оттуда и счастье». — «Что же, разве ты песнею зазывала счастье?» — «Где поётся, там и счастливится». — «А как неравно напоёшь себе горе?» — «Ну что ж? где не будет лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко». — Кто ж тебя выучил эту песню?» — «Никто не выучил; вздумается — запою: кому услыхать, тот услышит, а кому не должно слушать, тот не поймёт». — «А как тебя зовут, моя певунья?» — «Кто крестил, тот знает». — «А кто крестил?» — «Почему я знаю». — «Экая скрытная! а вот я кое-что про тебя узнал». (Она не изменилась в лице, не пошевельнула губами, как будто не об ней дело). «Я узнал, что ты вчера ночью ходила на берег». И тут я очень важно пересказал ей всё, что видел, думая смутить её, — нимало! Она захохотала во всё горло: «Много видели, да мало знаете, а что знаете, так держите под замочком».

 

(М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»)

 

Вариант 3

В каких произведениях русской классики звучит «мысль семейная» и в чём эти произведения можно сопоставить с романом Л. Н. Толстого «Война и мир»?

 

Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь глазами и краснея, сказала:

— Мама велела вас просить танцевать.

— Я боюсь спутать фигуры, — сказал Пьер, — но ежели вы хотите быть моим учителем…

И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке. Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива: она танцевала с большим, с приехавшим из‑за границы. Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер говорила с своим кавалером.

— Какова? Какова? Смотрите, смотрите, — сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.

Наташа покраснела и засмеялась.

— Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сидения и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как‑то по‑балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки‑хитрою улыбкой, и как только дотанцевали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:

— Семен! Данилу Купора знаешь?

Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза.)

— Смотрите напапа, — закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.

Действительно, все, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и все более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой — женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.

— Батюшка‑то наш! Орел! — проговорила громко няня из одной двери.

Граф танцевал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцевать. Ее огромное тело стояло прямо, с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцевало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, все более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких вывертов и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притоптываньях производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась все более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимание и даже не старались о том. Все было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтобы смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках носясь вокруг Марьи Дмитриевны, и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукою среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцора остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.

 

(Л. Н. Толстой.«Война и мир»)

 

Вариант 4

В каких про­из­ве­де­ни­ях рус­ских пи­са­те­лей отоб­ра­же­ны рус­ские ха­рак­те­ры и что сбли­жа­ет их с ге­ро­ем «Судьбы человека»?

 

 

На четвёртый день прямо из совхоза, гружённый хлебом, подворачиваю к чайной. Парнишка мой там сидит на крыльце, ножонками болтает и, по всему видать, голодный. Высунулся я в окошко, кричу ему: «Эй, Ванюшка! Садись скорее на машину, прокачу на элеватор, а оттуда вернёмся сюда, пообедаем». Он от моего окрика вздрогнул, соскочил с крыльца, на подножку вскарабкался и тихо так говорит: «А вы откуда знаете, дядя, что меня Ваней зовут?» И глазёнки широко раскрыл, ждёт, что я ему отвечу. Ну, я ему говорю, что я, мол, человек бывалый и всё знаю.

Зашёл он с правой стороны, я дверцу открыл, посадил его рядом с собой, поехали. Шустрый такой парнишка, а вдруг чего-то притих, задумался и нет-нет да и взглянет на меня из-под длинных своих загнутых кверху ресниц, вздохнёт. Такая мелкая птаха, а уже научился вздыхать. Его ли это дело? Спрашиваю: «Где же твой отец, Ваня?» Шепчет: «Погиб на фронте». — «А мама?» — «Маму бомбой убило в поезде, когда мы ехали». — «А откуда вы ехали?» — «Не знаю, не помню...» — «И никого у тебя тут родных нету?» — «Никого». — «Где же ты ночуешь?» — «А где придётся».

Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил: «Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать! Возьму его к себе в дети». И сразу у меня на душе стало легко и как-то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю: «Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой?» Он и спросил, как выдохнул: «Кто?» Я ему и говорю так же тихо: «Я — твой отец».

Боже мой, что тут произошло! Кинулся он ко мне на шею, целует в щёки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно: «Папка родненький! Я знал! Я знал, что ты меня найдёшь! Все равно найдёшь! Я так долго ждал, когда ты меня найдёшь!» Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и тоже всего дрожь бьёт, и руки трясутся... Как я тогда руля не упустил, диву можно даться! Но в кювет всё же нечаянно съехал, заглушил мотор. Пока туман в глазах не прошёл, — побоялся ехать, как бы на кого не наскочить. Постоял так минут пять, а сынок мой всё жмётся ко мне изо всех силёнок, молчит, вздрагивает. Обнял я его правой рукою, потихоньку прижал к себе, а левой развернул машину, поехал обратно, на свою квартиру. Какой уж там мне элеватор, тогда мне не до элеватора было.

Бросил машину возле ворот, нового своего сынишку взял на руки, несу в дом. А он как обвил мою шею ручонками, так и не оторвался до самого места. Прижался своей щекой к моей небритой щеке, как прилип. Так я его и внёс. Хозяин и хозяйка в аккурат дома были. Вошёл я, моргаю им обоими глазами, бодро так говорю: «Вот и нашёл я своего Ванюшку! Принимайте нас, добрые люди!» Они, оба мои бездетные, сразу сообразили, в чём дело, засуетились, забегали. А я никак сына от себя не оторву. Но кое-как уговорил. Помыл ему руки с мылом, посадил за стол. Хозяйка щей ему в тарелку налила, да как глянула, с какой он жадностью ест, так и залилась слезами. Стоит у печки, плачет себе в передник. Ванюшка мой увидал, что она плачет, подбежал к ней, дергает её за подол и говорит: «Тётя, зачем же вы плачете? Папа нашёл меня возле чайной, тут всем радоваться надо, а вы плачете». А той — подай бог, она ещё пуще разливается, прямо-таки размокла вся!

После обеда повёл я его в парикмахерскую, постриг, а дома сам искупал в корыте, завернул в чистую простыню. Обнял он меня и так на руках моих и уснул.

 

(М. А. Шолохов «Судьба человека»)

 

 

ОТВЕТЫ

Вариант 1
Нравы чи­нов­ни­че­ства — тема ак­ту­аль­ная для рус­ской клас­си­че­ской ли­те­ра­ту­ры XIX века. Тема, под­ня­тая Го­го­лем в «Ревизоре», «Шинели», бле­стя­ще раз­ви­тая им в «Мертвых душах», нашла свое от­ра­же­ние в рас­ска­зах А. П. Чехова: «Толстый и тонкий», «Смерть чиновника» и другие. От­ли­чи­тель­ны­ми чер­та­ми чи­нов­ни­ков в твор­че­стве Го­го­ля и Че­хо­ва яв­ля­ет­ся взяточничество, глупость, стяжательство, не­спо­соб­ность к раз­ви­тию и вы­пол­не­нию глав­ной воз­ло­жен­ной на них функ­ции — управ­ле­нию городом, губернией, государством. Вспом­ним чи­нов­ни­ков уезд­но­го го­ро­да из «Мертвых душ». Их ин­те­ре­сы огра­ни­чи­ва­ют­ся соб­ствен­ным кар­ма­ном и развлечениями, они смысл жизни видят в чинопочитании, та­ко­вы­ми пре­ред нами пред­ста­ют и чи­нов­ни­ки в при­ве­ден­ном от­рыв­ке «Ревизора». Боб­чин­ский и Добчинский, Аммос Федорович, даже го­род­ни­чий — каж­до­му из них есть чего бояться, этот страх и не дает им рас­смот­реть ис­тин­ное лицо Хлестакова, но они су­до­рож­но пы­та­ют­ся вы­пу­тать­ся лю­бы­ми пу­тя­ми из не­при­ят­ной ситуации. В рас­ска­зах же Че­хо­ва чи­нов­ник на­столь­ко ничтожен, что готов уме­реть от бо­яз­ни перед чином по­вы­ше («Смерть чиновника»), это путь от чи­нов­ни­ка Го­го­ля к чи­нов­ни­ку Че­хо­ва — пол­ная деградация.

 

Вариант 2

Печорин — натура неординарная, «лишний» человек в казалось бы привычном для него мире. Он мыслит не так, как другие. Он видит больше, чем другие. Именно поэтому не находит применения своим недюжинным способностям. Таков и Чацкий из комедии Грибоедова «Горе от ума». Попадая в общество, где он родился, вырос и, казалось бы, должен чувствовать себя совершенно своим, он сталкивается с непониманием и отторжением. Он отторгает общество, полное лжи и лицемерия. Общество не принимает его, так как боится, что «крамольные идеи» Чацкого нарушат спокойствие. В этом общность двух героев начинающих в русской литературе плеяду «лишних людей».

 

Вариант 3

Тема семейности, настоящей любви, «мысль семейная» – одна из основных тем романа Л.Н. Толстого «Война и мир». В романе автор предлагает читателю понаблюдать за семьями Ростовых, Болконских, Курагиных. Все они отличаются друг от друга семейными устоями. По мнению Толстого, особого внимания заслуживает семья Ростовых, потому что основа, на которой строятся отношения в этой семье – любовь. А любовь – есть самое благостное чувство из всех живущих в душе человека.

Тема семьи раскрывается и в драме Островского «Гроза». В противовес Ростовым отношения в доме Кабановых наполнены ложью, лицемерием, ханжеством, скрывающимися за мнимой заботой о семейных устоях. Вот почему мир Кабановых близок к краху.

В романе И.С. Тургенева можно понаблюдать за отношениями в семьях Базаровых и Кирсановых. Старики Базаровы безумно любят своего сына, в их доме всё просто, без лишней чопорности. Евгений Базаров, несмотря на свои нигилистские взгляды, искренне любит «стариков»-родителей и находит приют в своей семье. Аркадий Кирсанов тоже любит своих родных, но отношения в этой семье натянутые, каждый из Кирсановых из-за выдуманных условностей не может быть до конца искренен, а это, в свою очередь, тяготит всех.

Через семейные отношения можно увидеть истинность мыслей и поступков человека, понять его убеждения и нравственные устои. В своё время Бальзак говорил, что мир, в котором рушится семья, рушится сам. Вот почему тема семьи занимает важное место в русской литературе.

 

Вариант 4

Андрей Соколов обладает удивительным мужеством и душевной крепостью, пережитые ужасы войны не делают его озлобленным. Этот человек, потерявший родных ему людей в годы Великой Отечественной войны, прошедший ад фашистского плена, находит смысл жизни в мальчике-сироте. Андрей Соколов совершает своего рода нравственный подвиг, когда берёт мальчишку себе. Ванюша помогает ему встать на ноги и почувствовать себя нужным. В образе Андрея Соколова показан настоящий русский характер, сильный, загадочный и достойный подражания.

Герой рассказа А. Толстого «Русский характер» лейтенант Дремов смелый, но скромный человек. Звезда героя и ордена говорят сами за себя, но лейтенант никогда не выпячивается вперед, не гордится перед товарищами своими подвигами.

Черты характера русского человека замечательно передал Н. Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо». В образе Гриши Добросклонова мы видим собирательный образ борца за всех «обиженных» и «униженных». Ему не нужно богатства и чужды заботы о личном благополучии. Его не пугают предстоящие испытания, потому что он верит в торжество дела, которому посвятил всю жизнь. В этом Григорий видит подлинное счастье, потому что величайшее счастье, по мысли Некрасова, состоит в борьбе за свободу угнетенных.

И Некрасов, и Шолохов, и Толстой восхищаются русскими характерами, стойкими и верными, любящими и нежными. В разное, порой очень суровое время выпало жить этим людям, но они достойны своей судьбы.

 

 

---

Дата добавления: 2021-01-20; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!