Развитие идеи эволюции в России.
Несколько по‑другому сложились в XIX в. условия для развития идеи эволюции в России. Как и в других странах Европы, господствующим, официальным мировоззрением здесь была церковная, самодержавно‑помещичья идеология. Однако без преувеличения можно сказать, что большинство ведущих русских естествоиспытателей, оставивших заметный вклад в истории русской науки и просвещения в первой половине XIX в., были сторонниками идеи развития природы, а отдельные из них выступали горячими, решительными и смелыми ее защитниками. Это объясняется некоторыми специфическими условиями России того времени.
В конце XVIII – начале XIX в. ускорилось разложение феодально‑крепостнической системы хозяйства. Самодержавно‑помещичий строй искусственно сдерживал этот процесс. Россия запаздывала в развитии производительных сил. Как всегда бывает в таких случаях, социальная борьба приобрела острую форму. В 20‑е годы общественные силы России готовились к крупным историческим схваткам. Передовые люди страны мучительно и страстно искали выхода из глубокого социального кризиса, который переживала Россия. Эпохой «клокотания умов» назвал это время декабрист П.И. Пестель. Движение декабристов пробудило передовых людей России, росло национальное самосознание, крепли просветительские убеждения. Жестокий террор, наступивший после поражения декабристского движения, не смог подавить брожения, начавшегося в стране. А.И. Герцен очень точно характеризовал эту полосу в истории России «удивительным временем наружного рабства и внутреннего освобождения» [161].
|
|
|
Непрерывно росло число крестьянских волнений. Брожению способствовали и грозные события в Европе.
Еще не успели опомниться от революции во Франции в июле 1830 г., покончившей с династией Бурбонов, как в августе произошла революция в Бельгии, принесшая ей национальную независимость. – В ноябре вспыхнуло восстание в Польше. Даже представители правящей верхушки России начали понимать, что нужно что‑то изменить, что сохранить во всей полноте старые порядки становится невозможным. Революционный шквал, пронесшийся в 1848 г. над Европой, снова напомнил об этом.
После поражения декабристов первоочередной задачей стало развенчание феодально‑крепостнической идеологии, составной частью и сильнейшим оружием которой была религия, метафизические взгляды на природу и общество. В условиях жестокого террора и цензуры особую роль в достижении этих целей приобрели литература и наука.
Произведения А.И. Герцена «Дилетантизм в науке» (1842) и «Письма об изучении природы» (1844) явились замечательным откликом на эту потребность, оказавшим влияние на направление поисков в области теоретических, философских проблем естествознания. Многие общие теоретические проблемы естествознания и особенно биологии оказались боевыми вопросами идейной борьбы того времени, и естествоиспытатели сознательно или стихийно, в большей или меньшей мере отвечали на эти запросы жизни.
|
|
|
Неудивительно, что в этих условиях идеи Бюффона, Ламарка, Э. Жоффруа Сент‑Илера встретили в России гораздо большее понимание и поддержку, чем в других странах. Сказалось и то, что русской интеллигенции были чужды подозрительность и недоверие, которые распространились в Англии, а отчасти и в Германии после Великой французской буржуазной революции, ко всему, что шло из Франции, в том числе к идеям ее ученых. Респектабельному англичанину и верноподданному немецкому бюргеру начала XIX в. за эволюционной концепцией чудился пугающий призрак задорного французского атеизма. Наконец, поскольку развитие науки в России несколько задержалось по сравнению с другими странами Европы, она не была отягощена столь прочными и давно сложившимися традиционными представлениями, как это было в тех странах, где научная деятельность давно стала профессией.
|
|
|
Уже в 1806 г., следуя за Ломоносовым, профессор Московского университета И. Двигубский писал, что земная поверхность и населяющие ее существа вовсе не всегда были такими, какими мы наблюдаем их ныне, но, как свидетельствует геология, претерпели коренные изменения. При этом факторами, преобразовавшими земную поверхность, он считал не какие‑то сверхъестественные силы, не катастрофические перевороты, а самые обычные физические явления, действующие «теперь в глазах наших; хотя большая часть явлений нам, как кратковременным жителям на сем шаре, мало приметна»[162].
Убежденным сторонником идеи развития органического мира был И.Е. Дядьковский. Еще в 1816 г. он совершенно определенно писал о превращении одних видов в другие под влиянием пищи, климата и образа жизни, о единстве происхождения животных и человека. Многообразие в природе, по Дядьковскому, не изначально, а бросающаяся в глаза целесообразность органических форм объясняется не какими‑то высшими целями, особыми, внешними по отношению к материи силами, существование которых Дядьковский решительно отвергал, но естественными причинами. Правда, раскрыть и конкретно показать механизм их действия Дядьковский не сумел. К тому же проблема эволюции не была для него предметом специального рассмотрения. Его главной целью было опровержение витализма и построение материалистической теории жизнедеятельности организма.
|
|
|
Как и в других странах, эволюционная мысль в России развивалась в упорной борьбе и исканиях. В 20‑е и 30‑е годы постановка проблемы эволюции в трудах большинства русских естествоиспытателей, как и у их западноевропейских коллег, не отличалась ясностью. Большая группа русских биологов – к ней принадлежали Я.К. Кайданов, М.Г. Павлов, П.Ф. Горянинов, Э.И. Эйхвальд, Г.Е. Щуровский и некоторые другие – искала выхода в признании развития от низшего к высшему всеобщим принципом природы. Однако в чем конкретно состоит этот процесс и как он осуществляется, оставалось неясным. Это было скорее натурфилософское предугадывание, чем естественнонаучное раскрытие конкретного явления. Отдельные попытки показать на фактическом материале, что на протяжении длительного времени формы растений и животных претерпели значительные изменения, не сопровождались еще осознанием исторической преемственности этих изменений. Понятия «постепенное развитие», «переходные формы» и подобные им определения, звучащие сейчас как отчетливо эволюционные, в то время у большинства употреблявших их ученых не содержали представления о подлинной исторической преемственности различных групп растений и животных, но лишь мысль о возможности расположить их в восходящий ряд постепенно усложняющихся форм. Точно так же понятие «родство», или «сродство» видов, часто употреблявшееся тогда, означало не подлинное родство по происхождению, но лишь высокую степень подобия строения и стремление выявить более тесные связи между различными систематическими подразделениями и их естественные группировки. Исключение составляет, пожалуй, только упоминавшаяся уже работа X.И. Пандера по сравнительной остеологии.
Характерными для этого периода являются работы П.Ф. Горянинова и Э.И. Эйхвальда. Природа, по Горянинову, едина; от первичного эфира до человека прослеживается непрерывная линия постепенного восхождения от низшего к высшему. Эта линия представлялась ему в виде спирали, основание которой – первичный эфир, а вершина – человек. Исходя из признания развития, Горянинов создал в 1834 г. систему растений, в которой с удивительной точностью определил место, занимаемое многими группами в растительном царстве. Однако сколько‑нибудь конкретных представлений о процессе эволюции и ее движущих силах в его сочинениях не было.
Сомнения в справедливости догматических представлений о независимом происхождении и неизменяемости видов содержались в сочинениях Э.И. Эйхвальда. В 1821 г., а затем в 1829 г. в двухтомном курсе зоологии он писал, что основные типы животных возникли не сразу, а образовались постепенно от общего корня – первичной слизи, зародившейся в водах первобытного океана, «и каждый последующий вид животных как бы рождается и развивается из предыдущего»[163].
Эйхвальд критиковал принципы искусственной систематики и отстаивал преимущество естественной системы. Он указывал на недостатки систем Кювье, Бленвиля, Латрейля и других и настойчиво стремился обнаружить связи и переходы между типами. Однако, как и большинство биологов того времени, он еще не осознавал их как подлинные филогенетические связи. Взгляды Эйхвальда вообще не отличались ясностью. Представление о постепенном развитии сочеталось у него с признанием катастроф, уничтожавших все живое, возможности мгновенных повторных превращений одних видов и даже родов в другие, уже существующие, и т. п. Только в 1861 г. в третьем томе его «Палеонтологии России» мы находим отчетливо эволюционные высказывания.
Древо жизни по Э.И. Эйхвальду. 1829.
В начале и, особенно в середине 30‑х годов XIX в. наряду с общими, в значительной мере натурфилософскими, рассуждениями о развитии природы мы встречаем отдельные попытки рассматривать эволюцию как конкретный процесс видообразования. Этот поворот намечается уже в некоторых работах М.А. Максимовича и получает отчетливое выражение в сочинении К.М. Бэра «Всеобщий закон развития природы» (1834).
В книге «Систематика растений» (1831) Максимович писал, что «степени сродства» существуют не только «в нашем воображении», но отражают реальные связи в природе. Он подчеркнул различия между «сродством» и «подобием» («киты подобны рыбам, но сродны зверям»). Виды – реальные группировки, обладающие устойчивыми свойствами, а не только категории, принимаемые нами для удобства систематизации. «Но в строгом смысле, – писал он, – в природе не бывает двух особей точь‑в‑точь одинаковых»[164]. Если такие особи попадают в различные условия, они дают начало разновидностям, которые тем более отличаются друг от друга, чем более различаются условия, в которых они произрастают. Количество разновидностей особенно велико у видов, распространенных на больших пространствах. По‑видимому, заключает Максимович, виды «суть только давно происшедшие и постоянные разности»[165]. Здесь, как мы видим, речь идет уже не о развитии вообще, а о вполне определенных представлениях об изменчивости видов.
Значительно дальше в этом направлении в середине 30‑х годов продвинулся К.М. Бэр. Мысль этого выдающегося ученого билась над проблемой развития природы с самого начала его научной деятельности. Однако в 20‑е годы он не пришел еще к определенному выводу. В понятия «сродство» и «переходные формы», которые он широко употреблял в эти годы, он не вкладывал эволюционного, филогенетического содержания. Не привели его к признанию эволюции и его эмбриологические исследования, объективно давшие столь богатый материал для доказательства Эволюции. Более того, убедившись в ошибочности представления о том, что зародыш в своем развитии повторяет взрослые формы последовательного ряда животных, и полагая, что это представление является логическим следствием признания эволюции, он в своем главном труде «История развития животных» (1828) отверг учение об эволюции, как неправильное. Однако уже вскоре, в работе «Всеобщий закон развития природы» (1834) на основе анализа данных о географическом размещении животных, данных палеонтологии, систематики и сведений об изменчивости животных в домашнем состоянии, он не только пришел к выводу об эволюции органического мира, но признал проблему эволюции отправным моментом биологических исследований. Эта работа была наиболее глубоким систематическим изложением и обоснованием учения об эволюции в период между Ламарком и Рулье. Интересно, однако, что и в ней среди фактов, подтверждающих изменчивость видов, он не упомянул данные эмбриологии.
Бэр не считал доказанной эволюцию от низших до самых высших форм. Он допускал лишь превращение видов в пределах семейства, но не исключал, что в дальнейшем будет доказана эволюция и в более широких пределах. Он разделял к тому времени уже широко распространенное мнение, что главным направлением эволюции является развитие от простого к сложному, и впервые обосновал критерий высоты организации, которым считал степень дифференциации органов. Он же впервые обратил внимание на два других важных направления эволюции – усовершенствование строения в последовательном ряду форм, обеспечивающее увеличение подвижности, и увеличение размеров головного мозга относительно общей массы тела. Последний вывод до сих пор связывают обычно исключительно с работами Э. Лартэ и О. Марша.
Что касается причин изменчивости и развития органических форм, то взгляды Бэра по этим вопросам были весьма противоречивы. Во всех случаях, когда он рассматривал эти вопросы как естествоиспытатель, он сводил их к взаимодействию организмов с внешней средой. Он видел устойчивость организмов к внешним влияниям, отвергал наследование изменений, вызванных случайными внезапными воздействиями, таких, например, как потеря пальцев, ушей, хвостов, рогов и т. п. в результате травм. «Напротив, – писал он, – каждое возникшее при образовании самой особи уклонение от норм передается дальше при размножении… Если таким образом измененные внешние влияния изменяют способ питания, то они должны воздействовать и на размножение, и чем далее это влияние продолжалось в течение ряда поколений, с тем большею силою действует оно и на последующие поколения, даже если само это влияние уже прекратилось»[166]. Однако, как только Бэр переходил от рассмотрения причин изменчивости организмов к вопросу о движущих причинах развития от низшего к высшему, он покидал почву естествознания и видел эти причины в особой, имманентно присущей природе «целестремительности». Идеалистическая система взглядов, которой придерживался Бэр в общих философских вопросах, помешала ему в дальнейшем принять теорию Ч. Дарвина; он выступил против учения об отборе как главном факторе эволюции, хотя и не отказался от самой идеи эволюции. Любопытно, что еще в 1850 г. Бэр обсуждал возможность объяснения эволюции с помощью отбора, но отверг такое объяснение как материалистическое.
В 40‑50‑е годы мы встречаемся с первой после Ламарка попыткой создать целостное учение о развитии органического мира. Ее предпринял профессор зоологии Московского университета К.Ф. Рулье. В отличие от большинства его предшественников и современников проблема эволюции стала для него главным предметом исследования, исходным теоретическим принципом, под углом зрения которого он рассматривал все проблемы биологии.
Глубокая убежденность в эволюции органического мира сложилась у Рулье уже к началу 40‑х годов. Его уверенность в историческом развитии природы не могли подорвать ни неудачи прежних попыток доказать эволюцию, ни грозные запреты церкви, ни мнения мировых авторитетов. Последним он смело бросил в лицо: «Да, говорите, господа, Вы, ныне описывающие животных, как будто от начала существующих такими же, какими Вы знаете их ныне, – мы не будем довольны вашим авторитетом: накопленных фактов более против вас, нежели за вас»[167].
Рулье не только разрабатывал учение о развитии органического мира, но страстно боролся за него, несмотря на гонения, которым он подвергался. Рулье широко популяризировал это учение с университетской кафедры, в многочисленных статьях, публичных лекциях, в научно‑популярном журнале «Вестник естественных наук», который он основал в 1854 г. В начале 50‑х годов вокруг него сформулировалась группа молодых ученых, которая составила первую в мировой биологии додарвиновского времени школу зоологов‑эволюционистов (Н.А. Северцов, А.П. Богданов, Я.А. Борзенков, С.А. Усов и др.).
Рулье принадлежат важные исследования по геологии и палеонтологии Подмосковного бассейна. Принципиальное значение имели, в частности, его работы, касающиеся географического распространения моллюсков в юрских морях и тех физико‑географических и климатических условий, которые его обусловили. Эти работы положили начало палеозоогеографическим и палеоклиматологическим исследованиям. Рулье считал одной из важнейших задач палеонтологии установление связующих звеньев, «переходных членов» между различными группами животных. Недостаточно, писал он, установить сходство и различия между ископаемыми и ныне живущими формами, необходимо установить действительное родство между ними. С конца 40‑х годов он полностью сосредоточился на исследованиях в области зоологии и дал такую глубокую разработку проблемы соотношения организмов с условиями существования и методов ее изучения, что его без преувеличения можно считать одним из основоположников экологии животных. Одновременно Рулье подверг изучению такие явления, как инстинкт (в частности, в связи с выяснением причин перелетов птиц), проблему происхождения и природы психической деятельности животных. Эти исследования заложили основы зоопсихологии в России.
Работы Рулье публиковались главным образом на русском языке и поэтому остались почти неизвестными за пределами России. Этим объясняется то, что Рулье не оказал влияния на развитие мировой экологии и зоопсихологии, хотя многие его идеи опередили свое время.
В 1881 г. Я.А. Борзенков, вспоминая о впечатлении, которое произвела на московских зоологов книга Ч. Дарвина «Происхождение видов», писал: «Мы… читали книгу Дарвина, полученную в Москве (в немецком переводе Бронна), когда у нас память о беседах с Рулье была еще свежа. Эта книга была не то самое, что мы слышали от Рулье, но что‑то такое близкое, такое родственное тому, чему учил нас Карл Францович, что новое учение показалось нам чем‑то давно знакомым, только приведенным в большую ясность, более строго научную форму и в особенности обставленным несравненно большим количеством фактических сведений» [168]. Другой ученик Рулье. А.П. Богданов, в 1885 г. писал, что Рулье «можно назвать предшественником, подготовителем дарвинистического учения» [169].
Карл Францович Рулье. 1814–1858.
Рулье не ограничился только поисками доказательств эволюции. Он стремился раскрыть ее движущие силы, выяснить причины и закономерности изменчивости и наследственности.
Вслед за Ламарком и Жоффруа Сент‑Илером он видел главную причину изменчивости в воздействии на организм внешних условий. Но он не разделял представления Жоффруа, который сводил сложный исторический процесс приспособления организмов к среде к одномоментному акту и недооценивал устойчивость наследственности. В результате, как отметил Рулье, взаимосвязь индивидуального и исторического развития выпадала из его поля зрения. Поэтому учению Кювье, с одной стороны, и учению Жоффруа – с другой, Рулье противопоставляет свой взгляд, который он с полным основанием называет «нашим учением». В основе этого взгляда лежало убеждение, что никакое явление в органическом мире не может определяться ни исключительно внешними условиями, ни исключительно внутренними закономерностями организма, но лишь их взаимодействием. Он ясно осознал, что изменчивость и наследственность неразрывны и представляют собою две стороны единого процесса развития. Наследственность обладает устойчивостью, и далеко не всякое воздействие среды может ее изменить. Однако раз возникшие изменения, по мнению Рулье, суммируются, накапливаются от поколения к поколению, приобретают значение эволюционных и постепенно преобразуют вид.
Большое внимание Рулье уделял и таким проблемам, как влияние функций на строение органов, закономерности изменения органов в связи с утратой функций, их сменой и расширением, вопросам коррелятивной изменчивости, редукции органов.
Существенно, что под внешними условиями Рулье понимал не только абиотическую среду, но и взаимодействие между особями и их группами. Он отличал отношения внутри вида от межвидовых отношений, отмечал факты вытеснения одних видов другими, писал о «соперничестве» между видами. Так, в статье «Образование каменного угля» мы читаем: «Ежели выгодные условия дозволяют и какая‑нибудь форма растений, особенно высших, укрепится, то, конечно, не находя многих соперников, ей легко завладеть местностью и помешать развитию всего того, что придет на эту местность после нее. И доселе мы знаем, что хвойный лес глушит лиственный, а лиственный сменит хвойный по вырубке его»[170]. В другой статье он указывал на вытеснение черных крыс серыми. Рассказывая о размножении одного из видов насекомых, завезенного из Европы на Сандвичевы о‑ва, он писал, что эти насекомые «скоро совершенно вытеснят туземную песчаную муху». Не осталось вне его поля зрения и несоответствие между числом воспроизводимых зародышей и количеством особей, достигающих зрелости. Мы встречаем у него такие выражения, как «война в природе», уподобление природы «естественному театру войны». Однако он не смог дать замеченным фактам правильного объяснения и иногда, как, например, при объяснении прогрессии размножения, впадал в телеологию.
Наряду с процессом постепенного изменения видов Рулье отмечал и полное вымирание отдельных видов и более крупных систематических групп. Он придавал этому обстоятельству большое значение и неоднократно возвращался к этому вопросу. Последнее тем более заслуживает внимания, что он не только был едва ли не первым эволюционистом, глубоко заинтересовавшимся проблемой вымирания, но еще и потому, что ему пришлось преодолеть ошибочные суждения Ламарка по этому вопросу.
Рулье не поднялся до открытия роли естественного отбора в эволюции. Поэтому его учение не приобрело той стройности и убедительности, той универсальности в объяснении множества явлений, какой достигло учение Ч. Дарвина. Как и все биологи до Дарвина, он не смог объяснить целесообразности в природе – этого камня преткновения всех эволюционных построений до Дарвина. Тем не менее, труды Рулье знаменовали собой крупный шаг вперед в развитии эволюционных представлений.
Как никто до него, Рулье широко привлек к обоснованию учения об эволюции фактический материал, накопленный сельскохозяйственной практикой. Как никто после Ламарка и вплоть до Дарвина, Рулье глубоко понимал взаимосвязь индивидуального и исторического развития. Творчески усвоив идею Ламарка о постепенности и преемственности в развитии органического мира, Рулье разработал сравнительно‑исторический метод исследования (1854), согласно которому недостаточно простого сравнения органических форм и явлений между собой, но необходимо проследить преемственность их последовательных изменений во времени. Этот метод он превратил в инструмент для изучения всех сторон жизни и строения органических форм. Он показал возможность доказательства эволюции, не прибегая к апелляции к «внутренним усилиям» животных, «воле к усовершенствованию» и другим ошибочным представлениям о факторах, ведущих к повышению организации животных, которые были присущи учению Ламарка о градациях. Он отбросил механические представления Ламарка об «оргазме», внес принципиальные коррективы в представления Жоффруа Сент‑Илера о наследственности и т. д. Все это приближало торжество гипотезы эволюции. Своими трудами Рулье в большой мере способствовал созданию условий для восприятия и сравнительно легкой победы учения Дарвина в России. Показательно, что его ученики сразу же и без колебаний встали в первые ряды защитников дарвинизма и сами воспитали многих виднейших русских дарвинистов, в том числе М.А. Мензбира и А.Н. Северцова.
Деятельность Рулье совпала с мрачным периодом царствования Николая I. Ученому всячески старались помешать в его пламенной проповеди передовых идей в биологии. Его книга «Жизнь животных по отношению к внешним условиям» была запрещена; она увидела свет лишь после внесения в нее дополнений, составленных в Министерстве просвещения и противоречивших взглядам Рулье. С 1852 г. ему было запрещено выступать с публичными чтениями. Его лекции в университете должны были по приказу министра просвещения читаться лишь в присутствии ректора или декана. Неотступная травля преследовала ученого с 1847 г. и привела к его гибели в 1858 г., в возрасте 44 лет.
* * *
Подводя итог, подчеркнем следующие основные моменты.
Основой общебиологических представлений большинства натуралистов на протяжении всей первой половины XIX в. оставалась концепция постоянства видов. Их внимание было поглощено главным образом сбором и систематизацией эмпирических данных. Знания о животном и растительном мире быстро возрастают и принимают все более разносторонний характер. Накапливаясь, они вступают в противоречие с господствующими представлениями. Это противоречие ощущается рядом ученых, и они предпринимают попытки дать иную трактовку фактическому материалу. Возникают различные эволюционные концепции. Во всех случаях – и тогда, когда мы сталкиваемся с отдельными элементами эволюционных воззрений, и тогда, когда перед нами более или менее целостная эволюционная концепция, – их общая черта состоит в том, что они не доходят до научного объяснения эволюции. Не давало такого объяснения и учение Рулье, поскольку оно не раскрывало происхождения органической целесообразности. Что касается остальных концепций, то по уровню постановки проблемы эволюции все они стояли ниже учения Ламарка, хотя той или иной стороной большинство из них его напоминали. Однако нельзя упускать из виду, что при всех недостатках труды биологов‑эволюционистов этого периода способствовали подготовке или восприятию величайшего открытия XIX в. – эволюционной теории Ч. Дарвина.
Часть IV
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 259; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!