ПАРАДОКСЫ НАУЧНОГО ТВОРЧЕСТВА

«ОДНО средство жить — работать. Чтобы работать, надо любить работу. Чтобы любить работу, надо, чтобы работа была увлекательна. Чтобы она была увлекательна, надо, чтобы она была до половины сделана и хорошо. Cercle vicieux; но что же делать», — писал в своем дневнике Лев Толстой.

Как работать ученому, чтобы работа получалась, чтобы работать нравилось? Ответ на этот вопрос сопряжен с анализом некоторых парадоксов научно-исследовательского творчества, которые обычно скрыты от самого исследователя.

FESTINA LENTE

«Торопись медленно». Речь пойдет о взаимосвязи скорости исполнения и качества научно-исследовательской работы.

В каком темпе работать ученому? Какой темп считать оптимальным?

Итак, Вы сегодня собираетесь посидеть за письменным столом, позаниматься. Значит, с утра включаем скорость, чтобы успеть приготовить обед, съездить на работу, сделать все неотложное, не погрязая при этом в суете дня, вязких, не всегда обязательных заботах. За счет определенной скорости и плотности совершенно необходимых дел Вы высвободите некоторое время для своей научной деятельности.

Настает благословенная минута, и Вы усаживаетесь за письменный стол. С этого момента скорости как таковой быть не должно. Время остановилось. Вы работаете без диктата времени, думая только о качестве.

«Каждую вещь надо писать так, как будто она последняя в твоей жизни» (К.Г. Паустовский). Писать насмерть. Книгу ли, статью ли, тезисы... Может быть, плохой ручкой и плохим почерком и на плохой бумаге, но по содержанию, стилю, отточенности сразу же надо писать качественно, на пределе собственных сил. Назавтра окажется, что где-то что-то не так, но сегодня я излагаю [26] мысль как можно точнее и выразительнее. Сегодня это мое лучшее слово.

Нельзя писать начерно, в расчете на завтрашнюю мудрость. Мы пишем черновик по форме, по внешнему виду... Даже если ручка прекрасная и бумага белейшая, через несколько минут что-то зачеркивается, вписывается, и показательные прописи превра­щаются в «брульон» (черновик), но среди всех этих помарок можно прочесть текст, и этот текст по стилю и сути изложения чистовой, выправленный, хороший.

Пушкин любил писать лежа и полулежа. Творчество связано-с таким напряжением сознания, что тело в эти моменты лучше расслабить. Даже если постигнет неудача и Вы ничего не напишете, то по крайней мере, полежав, отдохнете, это тоже неплохо.

М.С. Шагинян сочиняла до завтрака, когда отдохнувшее за ночь сознание ничем не было отягощено. До начала уроков писал свои книги В.А. Сухомлинский. С шести до восьми часов утра работал знаменитый Ферма.

Хороши утренние часы, и пишется по утрам легко, но если научные занятия совмещаются с интенсивной преподавательской деятельностью и выполнением семейных обязанностей, то утро" бывает загружено другими делами.

Как Вам лучше, так и работайте: сидя или полулежа, по утрам" или по вечерам (только не ночью!), главное — сразу же старайтесь выразить свою гипотезу, или описать наблюдаемое, или охарактеризовать эксперимент как можно лучше и ярче, яснее и точ-нее.

С самой первой строки мы горим желанием хорошего стиля, Мы — сегодня, сейчас! — пишем, как бы говоря: лучше написать я не могу. На следующий день, перечитав свою работу, проверив вчерашние восторги, мы заметим и нарушение порядка слов, и неоправданный повтор, и двусмысленность, и тяжелый пассаж. Что же перепишем страничку. Через неделю обнаружим в ней новые шероховатости и опять перепишем. Нашему взгляду откроются перекосы текста, обрыв логических связей, мы будем менять, менять, но в момент создания текста мы даже в мыслях не допускаем возможности завтрашней правки, мы требуем от себя качества изложения — сегодня.

Как выдерживать качество?

В филологии есть интересная область изысканий «лингвистика текста», одним из достижений которой является классификация в тексте сильных позиций. Знание сильных позиций будущего текста составляет один из секретов хорошего стиля.

К сильным позициям относятся название, оглавление, эпиграф, первая строка и последний абзац текста. [27]

Название

О ценности хорошего названия, заголовка книги ли, главы ли знает каждый писатель. Василий Субботин, например, отмечает: «По одному тому, как писатель умеет расставить слова в названии своего собственного произведения, можно судить о том, насколько он умеет обращаться со словом» (Октябрь, 1986, № 10. — С. 166).

Не менее важен заголовок научной публикации. По три дня, случается, думаешь, как назвать будущую статью, по пять — восемь вариантов сравнишь, отметая слабые и серые. Заголовок должен нравиться прежде всего самому автору. Он станет как бы задан­ной высотой, под которую Вы будете тянуть всю махину текста. Заголовок — аккумулятор вдохновения. Не жалейте времени, обдумывая название своей работы. Когда идеальная формулиров­ка будет найдена, она станет Вашим стимулом: такую статью Вы будете хотеть писать. Наука напоминает долгострой: долгим трудом платит ученый за все ценное. Заголовок и будет держать планку трудоспособности. Гипноз заголовка поможет избавляться от сомнений и страха начала работы.

«Название научной статьи, — пишет Ганс Селье, — должно быть кратким, но в то же время полностью отражать ее содержание... Насколько это возможно, заголовок статьи должен быть понятен даже не специалистам... тогда он будет иметь смысл для широкой международной читательской аудитории». Г. Селье советует избегать заголовков типа «К вопросу о некоторых...», «Об исследовании проблем, относящихся к...» (Г. Селье. От мечты к открытию. Как стать ученым. — М.: Прогресс, 1987. — С. 332).

Изящество и краткость заголовка приходят не сразу. «К вопросу о взаимодействии семантики слова и его правописания». Попробуем устранить вязкие слова, останется «Семантика и правописание».

Ошибка молодых ученых заключается в том, что они хотят все вынести в название, заголовком статьи охарактеризовать тему исследования, проблему, в которую входит тема, метод анализа, материал.

Когда-то на 16-й странице «Литературной газеты» печатались «Повести, состоящие из одних названий». Например: «Повесть о талантливой официантке — не по летам красивой, но умной, — выступившей с интересным почином: она не берет у клиентов чаевых, если они сами не дают» (Литературная газета от 17 марта 1976 года).

Заголовок не может и не должен раскрывать в совокупности тему, идею, метод и материал анализа. В какой-то мере заголовок должен читателя интриговать. Не бойтесь, что в статье, а тем более в тезисах Вы не осветите всех аспектов (всех аспектов не осветит никто). Ваша цель — привлечь читателя к теме или гипоте-[28]-зе статьи. Однако и предельно широкие заголовки («Теория текста», «Слово и предложение») перед статьей начинающего автора не делают ему чести. Заголовок должен демонстрировать настолько размах, сколько новизну подхода.

Книгу о самозванцах (лжедмитриях и им подобных) Натан Эйдельман блестяще назвал «Лже». «Болезнь как семиотическая система» — так озаглавлена статья А.Ш. Тхостова (Вестник Московского ун-та. Сер. 14. Психология, 1993, № 1).

Искусству заголовка можно учиться, анализируя наиболее интересные решения «проблемы заголовка», однако здесь подкарауливает обучающегося реальная опасность уподобиться большинству.

Памятно время, когда в позиции заголовка правил бал именительный падеж представления («Структурализм: «За» и «против»). Мода на заголовки мешает молодому исследователю. Так, до сих пор в чести предельно широкое название публикации с предельно узким подзаголовком. Криминала в желании уточнить тему, конечно, нет, но и увлекаться подзаголовками не стоит. Они бывают необходимы в диссертациях, чтобы исследование, о котором будут судить по его названию, соответствовало шифру специальности. Научившись уточнять тему диссертации, молодой ученый по инерции использует подзаголовки во всех своих последующих, публикациях. Подзаголовок становится информативнее самого заглавия.

Итак, не будем жалеть усилий при обдумывании названий своих работ, тем более что работ может быть вообще не так уж много, вал в науке недопустим. Чтобы не обмануть ожиданий читателя, постараемся подобрать название точное, а чтобы читателя к тому же увлечь — оригинальное.

Оглавление

Если Вы пишете не статью, а книгу, то следующей сильной позицией будет позиция оглавле­ния. По существу это те же заголовки, но заголовки частей, и не только они сами по себе важны, но важна и их гармония, перекличка, сопряженность. Оглавление отражает ком­позицию работы. Девяносто процентов потенциальных читателей по оглавлению решают, стоит или не стоит читать книгу.

Если самому автору композиция его будущей книги нравится, то это очень облегчает процесс вхождения в работу. Композиция не что иное, как совокупность ячеек, отсеков книги, а один отсек писать не так трудно, как книгу в целом.

Кандидат экономических наук, писатель-географ Михаил Иванович Ростовцев на вопрос «Как Вы пишете?» ответил следующим образом: «Я кладу перед собой оглавление и спрашиваю себя, что мне сегодня хочется писать, какую главу книги. И пишу то, что хочется. Так каркас книги наполняется уже сделанной [29] продукцией, и оставшиеся, менее любимые части будущей книги не так пугают. Они, как противник на фронте, окружены готовой работой».

Эпиграф

Сильной позицией художественного текста является и позиция эпиграфа. В научной литературе, за исключением научно-популярной ее ветви, эпиграф не только необязателен (он необязателен и в художественном тексте!), но подчас вообще неприемлем. Украшение статьи, главы, всей книги эпиграфом придает содержанию черты художественности. Примитивный или общеизвестный афоризм в позиции эпиграфа только испортит работу. Глубокий по смыслу, отвечающий идее книги эпиграф опередит гипотезу до ее изложения. Эпиграф создаст многоплановость, символику, тогда как научное изложение строится па иных критериях.

Не дело, конечно, запугивать молодых ученых, запрещая им использовать эпиграфы, но будущий автор должен отдавать себе отчет в том, что позиция эпиграфа в научном тексте требует несколько иного наполнения, чем в тексте художественном.

Откроем книгу М. Доналдсон «Мыслительная деятельность детей» и выпишем начало шестой главы «Что говорится и что имеется в виду».

 

«То, что говорится, — скользкая вещь»

(P. Ziff, 1972)

— Кто-нибудь был с вами в лодке?

— Нет, никого.

— А что же делал ваш внук?

— А, он? Он был со мной. Я думал, вы имеете в виду, что там был кто-то еще, кого быть не должно.

(D. Sayers. 1971)

 

Следует ли из этого, что способность использовать язык превосходит способность его понимать?

На первый взгляд, утвердительный ответ на этот вопрос может_: показаться абсурдным» (М. Доналдсон. Мыслительная деятельность детей. — М.: Педагогика, 1985. — С. 87).

Мы видим в этой главе умелое (можно даже сказать элегантное!) использование двух эпиграфов, один из которых — сентенция, другой — жизненная зарисовка, иллюстрирующая эту сентенцию и обнажающая главный нерв главы.

Проблема эпиграфа в научном изложении требует специального исследования, как, впрочем, и проблема эпиграфа к телепередачам, газетным статьям. Без этого любые рекомендации будут поверхностными. [30]

Первая строка

Не следует жалеть времени на обдумывание начала статьи. Первой строкой нужно зацепить, удержать ускользающее внимание читателя. Начало должно быть энергичным, упругим. А.П. Чехов советовал брату: «Начинай сразу со второй страницы». А вот слова нашего современника Саши Соколова: «Для меня значение писателя — в его языке, мне нужен язык, меня тематика мало интересует. Если первая страница романа написана слабо, я чтение бросаю. Ибо если писатель не умеет первую страницу написать, то дальше будет еще хуже. Проза должна завораживать с самого начала и до конца, чтоб мне было неинтересно, о чем этот роман» (Октябрь, 1989, № 8. — С. 199).

«Проза» молодого исследователя, если это по форме тезисы доклада, вообще может состоять из одной странички, и выдержать качество целой страницы трудновато начинающему автору, поэтому мы еще больше сужаем границы, рамки высокого качества: не первая страница должна быть хорошо написана, а первая строка, первая фраза.

В начале статьи или книги заинтригует вопрос, либо рассказ об эксперименте, либо дуэль гипотез. Хуже смотрится история вопроса, подходы к теме издалека, шаблонные мысли, ставшие традиционными цитаты.

Писатель Сергей Есин рассказывает, как много внимания уделяет он первой строке, причем не только в художественном творчестве.

«Я долго выхаживал вокруг письма Е. Гайдару... Уникальное учебное заведение не должно пропасть, но как зацепить, с чего начать? В бюрократическом письме первая фраза имеет такое же значение, как и в романе, так же, как и стилевой ритм. Как и в случае с художественным творчеством, это надо выстрадать, поймать, сложить в уме первую фразу и только потом садиться писать. <...> «Глубокоуважаемый Егор Тимурович! Не мне Вам, родившемуся и выросшему в районе Аэропортовских улиц, объяснять, что такое Литературный институт» (С.Н. Есин. Отступление от романа, или В сезон засолки огурцов: Педагогические этюды и размышления об искусстве стать писателем. — М.: Современный писатель, 1994. — С. 148). Это-письмо возымело действие. Литинститут был спасен.

Сделаем небольшое отступление от характеристики сильных-позиций. Итак, первая фраза хорошо обдумана и написана. До этого момента скорость творчества была выключена. Вы работали вне времени, Вы обеспечивали качество. Время для Вас не существовало. Время было положено в жертву. После первой фразы включаем скорость (некоторую, скажем так, скорость). Слишком [31] медленно писать нельзя, работа должна идти в упругом режиме с личностно-средней скоростью.

Реально потрудиться над заголовком, планом, и первой строкой, приблизив их к идеальному варианту, но весь текст сразу идеально мы не создадим. Напишем сначала как сможем. Сохраним старательность и усердие, но при некоторой скорости письма. «Сочиним» сами себе сроки-ориентиры; за неделю, к заседанию кафедры, к какой-либо дате я должен кончить... Будем и править работу параллельно, и много раз править, было бы что, был бы текст, тело работы, корпус! Взятую нами скорость сохраняем до последнего абзаца.

Последний абзац

Многие читают книги и статьи выборочно, больше полагаясь на интуицию, и концовка работы говорит таким людям едва ли не больше, чем ее начало. Следует хорошо отшлифовать заключительный абзац рукописи, вложить в него всю свою душу.

О чем писать в самом конце большой статьи, диссертации, книги? Может быть, о том, что Вы не успели изучить, об остающихся белых пятнах на карте исследования?

В октябре 1970 года мой научный руководитель Люция Акимовна Киселева предложила мне самой поискать тему будущей кандидатской диссертации. К моим услугам была вторая но значимости библиотека страны. Я углубилась в книги, статьи, диссертации в поисках неизученного. За целую неделю усердного чтения я нашла единственное сетование, что не изучается у нас «поле В. Порцига». Люция Акимовна предложила мне тему сама (о В. Порциге речи не было: чтобы развивать его идеи, надо было сначала изучить немецкий язык), но потраченная неделя не прошла даром: я осознала, как важно, завершая работу, набросать для других хотя бы несколько векторов дальнейшего поиска.

Последний абзац написан. Как быть дальше? Отсылать работу в издательство, отдавать рецензенту или не торопиться? Как у хорошего вина должна быть выдержка, так и у хорошей книги, статьи должно быть некоторое временное пространство для правки.

«Я никогда особенно не верил, что статью или, по крайней мере, нормальное аналитическое сочинение можно написать в два дня. Работа, как мне кажется, всегда требует не только сосредоточенности, но и некоторого времени: так, курице нужен хотя бы день, чтобы выносить и высидеть яйцо. Я каждый раз говорю об этом ученикам: с налета в прозе ничего не возникает, кристалли­зация здесь происходит значительно медленнее, чем в поэзии» (С.Н. Есин. Отступление от романа, или В сезон засолки огурцов: Педагогические этюды и размышления об искусстве стать писателем. — М.: Современный писатель, 1994. — С. 127). [32]

Чтобы править свой текст (а это и больно, и сладко), нужно стать ...другим человеком. Древние говорили: нельзя дважды войти в одну и ту же реку. В нашем случае «река» (рукопись) останется прежней, но Вы через день, через неделю, через две не­дели будете интеллектуально старше, отчужденно зорче и увиди­те несовершенства своей рукописи.

ДЕЛАЙ ВСЕ САМ

Второй парадокс научного творчества связан с ответом на вопрос: кто выполняет творческую, парадную, и кто — рутинную, черновую работу? Казалось бы, монотонную, примитивную работу должны в идеале выполнять ближайшие помощники и сотрудники: лаборанты, аспиранты, ассистенты. Добавим сюда же членов семьи.

Семейный подряд не такая уж редкость в научном мире. Врач-отоларинголог конспектировала для мужа-лингвиста книги по исторической лексикологии. Двенадцатилетний сын, помогая маме, собирал, записывал высказывания шестилетней сестренки. Саша так увлекся сбором материала, что, приехав в деревню и впервые заметив, что бабушка говорит с диалектными особенностями, решил и ее записать!

Такие факты идут во славу семьи, но разговор сейчас не об этом.

Есть известная восточная мудрость: «Дай бог все самому уметь, да не все самому делать». На исследовательское поприще эта мудрость, однако, не распространяется. В науке дай бог по возможности все делать самому. Самому собирать факты, самому проводить эксперимент, самому делать эскизы, варить, паять, наблюдать, печатать, править, ездить по типографиям и даже распространять свои книги, заниматься внедрением результатов.

Почему так? Да потому, что самые ценные мысли, самые заветные гипотезы рождаются не на конференциях и не тогда, когда читаешь чужую и очень толковую, умную статью (наоборот, статья по теме даже озадачивает: а что же еще исследовать?), — самые ценные идеи рождаются в процессе выматывающей, черновой работы, когда сидишь, если не сказать корпишь, и себя же упрекаешь за непроизводительность, однообразие, беспросветность труда.

Работая над докторской диссертацией, я подсчитывала количество однозначных существительных, двузначных... и так до существительных, имеющих 15 значений, по Словарю русского языка XI—XVII вв., помечая также, сохранились ли эти слова до настоящего времени или исчезли из языка. Гипотеза была простой: [33] чем больше в слове значений, тем слово долговечнее. Нужны были только количественные выкладки.

Представьте: сидит докторант и на отдельных листах пишет палочки, потом их складывает. День сидит, неделю сидит, но в один из таких тягучих дней родилась новая гипотеза о совпадении процента однозначных существительных (двузначных, трехзначных) в истории языка и в современном русском языке, что легло в основу одной из глав диссертации. Спасибо глупым палочкам?

Летом 1993 года я печатала, готовя к изданию, Словарь детской речи. Печатаю, скучаю и вдруг начинаю следить за возрастными параметрами высказываний ребенка. 3 года 2 месяца (первый раз употреблено слово, первая ошибка) — 3 года 5 месяцев (последнее искажение слова, ошибок больше не зафиксировано), 5 лет 8 месяцев — 5 лет 10 месяцев; 5 лет 10 месяцев — 6 лет 1 месяц; 4 года 7 месяцев — 4 года 9 месяцев и т. д. Так возникла идея нового исследования — о хронологическом интервале усвоения слова ребенком. Спасибо монотонному печатанию?

В традициях этой главы предоставим слово писателю Сергею Есину: «...Я все равно уверен, в прозе большинство черновой работы надо делать самому, без секретарей и помощников, здесь во время монотонной рутинной работы с черновиками, выписками и набросками что-то придумывается, вызревает...» (С.Н. Есин. Отступление от романа, или В сезон засолки огурцов: Педагогические этюды и размышления об искусстве стать писателем.— М.: Современный писатель, 1994.— С. 127—128).

Почему так происходит? Чем объясняется феномен творческого озарения в моменты черновой, нетворческой деятельности? Может быть, причина кроется в сопротивлении материала?

«— Как относиться к трудностям? — вещал он (Сологдин. — В.X.). — В области неведомого надо рассматривать трудности как скрытый клад! Обычно: чем труднее, тем полезнее. Не так ценно, если трудности возникают от твоей борьбы с самим собой. Но когда трудности исходят от увеличившегося сопротивления предмета — это прекрасно!! <...> Самый благодарный путь исследования: наибольшее внешнее сопротивление при наименьшем внутреннем. Неудачи следует рассматривать как необходимость дальнейшего приложения усилий и сгущения воли. А если усилия уже были приложены значительные — тем радостней неудачи! Это значит, что наш лом ударил в железный ящик клада!! И преодоление увеличенных трудностей тем более ценно, что в неудачах происходит рост исполнителя, соразмерный встреченной трудности!» (А.И. Солженицын. В круге первом. — М.: Панорама, 1991. — С. 189).

Сопротивление материала в момент его обработки тренирует волю исследователя и одновременно корректирует, выправляет про-[34]-цесс мышления. Именно в недрах черновой работы, в глубинах волевых испытаний добросовестность перерастает в талант.

«Добросовестность, вообще говоря, требует ума. Ведь чтобы сохранить верность обстоятельствам, не только испытывать, но и соблюдать уважение к материалу, не только желать, но и преследовать цели (а в этом существо добросовестности), требуется та самая меткость, которая означает ум» (Знание — сила, 1992, № 10. — С. 65).

Творческий потенциал черновой работы раскрывается не только в процессе сопротивления материала. Между материалом и мышлением есть немаловажное звено — руки. Непропорциональность сенсорных ощущений возникает потому, что человек нещадно эксплуатирует зрительный канал получения информации и совсем упускает из виду осязательный канал, тактильную информацию.

 

Пятилетний Женя Бронштейн возится с игрушками, что-то строит. Мама зовет его смотреть мультфильм. «Ребенку надо развиваться». Постойте, а кубики не раз­витие?

В краеведческом музее повсюду таблички «Руками не трогать». Сервиз восемнадцатого века, действительно, лучше не трогать, чтобы ненароком не разбить, но почему малышу, школьнику не дотронуться до глыбы железной руды, не прикоснуться к тачанке, не погладить чучело лося?

Педагогическая практика. Можем ли мы представить, что практикант подошел к ученику и погладил его по голове, или прикоснулся к расшалившейся девочке, или приобнял школьника, у которого горе в глазах, или потрепал по плечу отличника? Нет, соблюдай дистанцию. Тактильное воздействие исключено. Его нет даже в теории.

 

За рубежом спохватились. Приверженцы педагогики Марии Монтессори, обучая письму, дают детям щупать покрытые наждаком изображения букв. Трогайте! Чувствуйте! Последователи вальдорфской педагогики ежедневно включают в систему занятий Ручной труд: от работы с мягкой непряденой шерстью до резьбы по камню.

Наша отечественная школа в дореволюционный и советский период своего развития накопила некоторый опыт тактильной педагогики и тактильной дидактики. [35]

Каждый учебный день в гимназии К.И. Мая (Санкт-Петербург) начинался с церемонии рукопожатия с директором гимназии. Провинившиеся накануне ученики этой чести не удостаивались. Тот же Карл Иванович «заставлял много рисовать карты, причем ученики как копировали карты, так и рисовали их наизусть... Каждое название реки, залива, моря, страны и т. п. запоминалось вместе с очертаниями на карте». Лепились из разноцветного пластилина рельефные изображения гор... (Д.С. Лихачев, Н.В. Благово, Е.Б. Белодубровский. Школа на Васильевском. — М.: Просвещение, 1990. — С. 29).

Примитивно, не правда ли? Но обложенный контурными кар­тами современный школьник не знает того, что знали те гимназисты.

В одной из московских школ немецкий язык преподавала Дорз Дмитриевна Павлова. Ей мало было тщательного изучения грамматики, артистического чтения стихов на немецком языке, ученических переводов в стихах — она предлагала ученицам... танцевать под «Перчатку» Шиллера (Знание — сила, 1993, № 7. — С. 129). Подключить тело к мышлению — не в этом ли секрет успеха всех названных методик?

Руки ребенка... руки школьника... руки ученого... Мышление и осязание. 24 марта 1936 года П.А. Флоренский пишет из концлагеря о своих занятиях:

«Я сижу всецело в водорослях... Мое мышление так устроено, что пока я совершенно вплотную не подойду к первоисточнику в природе, я не чувствую себя спокойным и потому не мыслю плодотворно, т.е. со своей точки зрения, ибо только я могу судить или предощущать свои возможности. Водоросли же настолько своеобразны, что их непременно надо прощупать до конца собственными руками» (П.А. Флоренский. Письма // Возвращение. — М.: Советский писатель, 1991. — С. 357).

Доктор физико-математических наук Н.В. Камышанченко сам паяет, проводит эксперименты, рисует эскизы, вычитывает верстку. Для должности ректора университета это тем более удивительно.

К чему мы призываем молодого ученого? Все делать самому. Совет достаточно смелый в век специализации. Дома мы ведем отнюдь не натуральное хозяйство. На производстве, в университете мы нет-нет да и подчеркнем узость своих исследовательских посягательств, очерченность своей квалификации, но внутри собственных узких тем мы — доки, умельцы, мы все делаем сами.

Лаборант, секретарь, ассистент мог бы взять часть нашей ноши и подарить нам выигрыш во времени, но наука ревнива. Передавая другому махину черновой работы, будем помнить: мы нечто теряем внутри самой работы. Не подключая руки к мышлению, мы [36] обрекаем мозг на холостой ход. Даже простое переписывание рукописи или компьютерный набор представляют ценность. Скорость движения наших рук точно сопряжена, нет, не со скоростью мыслительных процессов, а со скоростью понимания. Мы что-то получаем через руки, и это «что-то» ничем заменить нельзя.

Среди аспирантов и ученых есть маленькое племя тайных гордецов, работающих по принципу: я сам. Этот принцип требует колоссальных затрат времени, этот принцип ведет к усталости, но кто знает, какие драгоценные крупицы новых знаний рождаются на кончиках твоих пальцев? Я — сам!

ДЕЛАЙ ВСЕ СРАЗУ

Собирать факты, читать чужие исследования и писать свое собственное исследование надо... одновременно. Мысль кажется парадоксальной. Два, три, четыре дела одновременно делать не рекомендуется. «За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь». Но слово «одновременно» мы употребили для сгущения мысли. На протяжении не одного дня, конечно, а, скажем, недели, двух недель, месяца надо и факты новые, свежие поискать, и литературу поконспектировать, и написать сколько-то листов самому. Одно помогает другому, начинается процесс взаимоиндукции, взаимоусиления, а главное — взаимоосмысления действий.

Если бы я не собирала детские высказывания в те месяцы, когда читала Блока, Лескова, Шергина, то не заметила бы совпадений индивидуально-авторских слов с детским словотворчеством («утреть», «светлота», «тихость»).

Если бы я не занималась сбором народных примет, бытующих в Средней Азии, и параллельно не читала бы книг по экологии, готовясь к конференции, я не заметила бы, как много примет выполняет экологическую функцию («Убить птицу мусичу — к беде», «Нельзя плевать на кошек и собак — на языке будут язвы», «Если в дом заползла белая змея — ее не убивают, это к счастью»).

Если бы я не занималась речевым этикетом, то, перечитывая «Войну и мир» Толстого, не заметила бы почти дословного совпадения идей Толстого в области культуры общения, выраженных через характеристику образов, с популярными сейчас идеями Дейла Карнеги (вообще надо повнимательнее отнестись к отечественной культуре!).

Не бог весть какие наблюдения, важен прием их добычи, способ, метод. А началось все с ошибки. Что говорит научный руководитель аспиранту во время первой своей консультации? Идите и изучайте то, что сделано предшественниками. Аспирант идет в библиотеку и читает, конспектирует, сравнивает, изучает. [37]

Я была в таком положении около года. Конспекты прибавляли, конечно, знаний, но ясности понимания исследовательского пути все еще не возникало. Наступило лето, библиотеки хорошей в городе, где я проводила каникулы, не было, и я стала собирать фактический материал, выписывая предложения с интересующими меня словами на отдельные карточки. Подолгу анализировала эти предложения, по-разному их классифицировала, и эти две тысячи карточек меня выручили. По возвращении в Ленинград я уже точно знала, что искать в море публикации, что мое. Помогли факты.

Таким образом, родилась мысль, что конспектировать литературу вопроса и собирать фактический материал надо параллельно, а еще лучше — это показал процесс работы над докторской диссертацией — одновременно и писать самому, описывать свои наблюдения.

Почему книг и статей принципиально недостаточно для первых творческих усилий? Потому что факт богаче теории, наблюдаемое всегда шире, объемнее состоявшихся наблюдений, отлитых в форму научных публикаций.

Сцепление прочитанного, написанного и наблюдаемого — изумительный по своей неожиданности процесс, и процесс достаточно мощный. Если ученый что-либо пишет, то нередко чувствует необходимость в том или ином месте конкретного примера, факта. Его доминанты, по известной концепции А.А. Ухтомского, начинают поиск в нужном направлении, и в итоге создается впечатление, будто факты сами спешат к нему. Спешат к нему и цитаты, процесс конспектирования становится глубже, целенаправленнее. И наоборот, длительное «неписание» парализует волю, труднее бывает потом преодолеть неуверенность в себе. Создание своего текста без конспектирования, без заглядывания в новые книги в конце концов станет тупиковым, ущербным. Иссякнет запас ассоциаций, без притока новой информации беднеет и бледнеет стиль.

Итак, воздадим славу тройственному союзу! Будем параллель­но читать чужое, собирать факты и писать свое, чтобы исследование наше не угасало. Каждая из этих трех сторон деятельности будет благоговейно подчиняться двум остальным.

 

КОНЧАЯ, НЕ КОНЧАЙ

 

Как завершить трудовой день? В какой момент ставить точку?

Есть два противоположных совета. Один принадлежит академику П.Л. Капице, который требовал, чтобы аспирант не вставал из-за стола, пока не сделает «все». Эта рекомендация напоминает [38] известное требование к тренировкам спортсменов: если спортсмен на каждой тренировке не будет «выкладываться», то не будет у него и прироста силы, скорости, мастерства.

Другой, противоположный, совет дает известный писатель Габриэлл Маркес: никогда не пишите до конца, оставьте один абзац на завтра, тогда не придется мучительно входить в работу, не будет страха перед белым листом.

Позиция «Знаю, с чего завтра начну» чрезвычайно помогает в работе. Что же касается спортивных аналогии, то «выкладывать» будем в качестве, а не количестве написанного. Оставить абзац за душой, приберечь его на завтра — значит сохранить позицию НАД текстом, сберечь ощущение, что ты всегда богаче того, что уже написал.

Глава 4

ИСКУССТВО ВОПРОСА

В ОСНОВЕ научного поиска лежит вопрос. Составим небольшую антологию высказываний о мастерстве вопроса, условно разделив ее на четыре рубрики.

 

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!