Деревенские сострадания, взаимовыручка, милосердие
Как и во всей России, в каждой деревне были так называемые уроды: глухонемые, слаборазвитые, покалеченные на войнах солдаты. Они, большинство, жили в семьях, а некоторые пожилые и одиноко. К таким людям большинство жителей, особенно пожилых женщин, относились с состраданием. Приносили им что-то из питания, отдавали поношенную обувь-одежду, иногда мыли в бане. Стыдили-ругали родителей, если которые из них относились жестоко. По праздникам, особенно в Пасху, разносили таким людям яички-пироги, звали пообедать в семью.
При выполнении каких-то трудных работ, например, вывозка со дворов навоза, сенокос, сплав леса для семьи, жители-соседи объединялись по 2-3 семьи. Так, например, вывезти навоз со двора за один день не каждая семья была в силе, а, скооперировавшись, 2-3 семьи это делали в один день, что не нарушало текущего порядка во дворе-семье. А на другой день или раз это делали в другой семье.
Ещё был такой порядок. У кого телилась корова и было много молока, те хозяева делились с соседями, родственниками. А когда у первых запускалась корова, то же самое делали вторые. На праздники, у кого не было рыбаков в деревнях, тем относили рыбу, а последние в ответ присылали мёду, мяса и т.д. Всё это делалось не из денежного расчёта, а от совести и милосердия по принципу: «Если мне сделали хорошо, не забыли меня, то я сделаю ещё лучше, больше подам, принесу».
Песня и труд
Надо заметить, с древних времён человека сопровождала песня, она существовала как во время отдыха (праздники), так и во время труда. Не зря наш великий поэт Н.А.Некрасов подметил: «С песнею труд человека спорился».
|
|
|
В наших местах много пелось различных старинных песен — как в праздники, так и при выполнении каких-либо работ. Например, собирались девицы, женщины на посиделки в избе-светёлке прясть, вязать и запевали песню. Щипали хмель на хмельниках — то там, то тут звучала песня. Тянули гонку леса за верёвку по воде, пели «Дубинушку» с озорными припевками. Ехавший рыбачок с удачным уловом запевал свою любимую, а по воде его голос слышен был за 3-5 км. Этому, видимо, способствовала своеобразная культура-пропаганда, что ли. Пением духовным занималась церковь. Пение пропагандировалось в школе — как в конце века, так и в годы моего детства, в 1937-41 гг. В годы революции, НЭПа, в деревнях-сёлах проводились певческие олимпиады. Надо заметить, что с приходом советской власти, коллективизации репертуар деревенских песен сильно обновился. К тем старинным народным песням добавились: «Катюша», «Дан приказ ему на запад», «Дальневосточная», «И на Тихом океане свой закончили поход», «А винтовка-трёхлинейка лучше брата и жены», «При лужке-лужке», и ещё вот уже сейчас совсем забытые:
|
|
|
Пары подняли боевые корабли,
Уходят в плаванье
С Кронштадтской гавани,
Чтоб встать на стражу Советской страны.
Там за горою уже догорает
Красно-румяный закат.
А у сестры на руках умирает
Красно-балтийский моряк.
Только сейчас от осколка снаряда
Рану ему нанесли,
И в лазарет на его же шинели
С палубы вниз унесли.
Хочу напомнить некоторые песни, а точнее — куплеты отдельные, из очень давних песен, которые я уже не слышал с детства нигде: ни по радио, ни от народа. В чайных у нас ещё до революции были граммофонные большие трубы, и любимой песней у мужиков была песня-пластинка:
| Шумел-гудел пожар московский, Дым расстилался по реке. А на стенах вдали кремлёвских Стоял он в сером сюртуке <*>. «Зачем я шёл к тебе, Россия, Европу всю держа в руках, Теперь с поникшей головою Стою на крепостных стенах». | <*>Наполеон |
Вот какие ещё песни народные забыты. Пели их на свадьбах, на гуляньях.
Разбушевалася погода,
Разволновалася река,
На берегу синёва моря
Сидела девица одна.
А на руках у ней ребёнок,
Прижавшись к груди, крепко спит.
Ребёнок, ты не виноватый,
А виноватый милый мой.
|
|
|
Отец-подлец, он нас оставил,
Не хочет видеть и любить,
Он веселится, пьёт, гуляет
Среди товарищей своих.
(Больше не помню.)
Жила-была мой друг Анета,
В сиротстве жизнь свою вела,
А красотой своей прелестной
Она богаче всех была.
А Коля-мальчик был хороший,
Всегда ужаживал за ней,
Отец и мать Колю бранили,
Зачем Анету полюбил.
(Больше не помню.)
Скрылось солнышко из глаз,
За лес закатилось,
Не навеки ли с тобой,
Милый мой, простились?
Болит сердце, болит грудь,
Я, по ком, не знаю.
Научите, как любить,
Я не понимаю.
Говорила дружку я,
Повторяла часто:
«Не влюбляйся в чёрный глаз —
Чёрный глаз опасный,
А влюбляйся в голубой —
Голубой прекрасный».
Не поверил милый мой —
Полюбил другую,
А меня он, молодую,
Бросил как чужую.
Много складывалось песен, частушек, припевок местными умельцами. Так, когда танцевали кадриль без гармошки, то девицы играли на языке или пели голосом всей беседой, и под эту песню танцевали. Например:
Ах вы сени, мои сени.
Сени новые мои,
Сени новые, кленовые, решётчатые.
Ты берёза, ты моя берёза,
Ты кудрявая моя берёза.
Со берёзы листья опадают,
Со берёзы листья опадают,
Во солдаты парня призывают,
Во солдаты парня призывают.
|
|
|
| В Закобякине <*> пыль столбом, Старшина идёт за писарем, Старшина идёт за писарем, Колю нашего записывать. Записали Колю нашего, И заплакали домашние, И заплакала Колина мать И сказала: «Больше Колю не видать». | <*> Закобякино — торговое село Любимского района Ярославской области. |
Я чахоткою страдаю,
Я чахоткою страдаю,
Я чахоткою страдаю,
Скоро-скоро я умру.
Жалко с светом мне расстаться,
Жалко с светом мне расстаться —
Мне всего 17 лет.
Жалко летнего гулянья,
Жалко летнего гулянья,
Жалко летнего гулянья
Да ещё зимних бесед.
Вот какая была колыбельная песня, когда укладывали, укачивали в зыбке грудного ребёнка.
| Домик над рекою, в окнах огонёк, Светлой полосою на воду он лёг. В доме не дождутся с ловли рыбака, Обещал вернуться через два денька. А проходит третий — рыбака всё нет, Ждут его и дети, ждёт и старый дед. И вот вдоль реки несётся лодка, А на ней песня раздаётся, Всё слышней, слышней. Звуки той знакомой песни услыхав, Дети вон из дома бросились стремглав. Вот и воротился, весел и здоров, В россказни пустился тотчас про улов: Как щука большая с полпуда была, Мережу пробила, из тони ушла. А вторую щуку рыбачок поймал, Он её руками к лодочке прижал <*>. | <*> Стихотворение И.Сурикова, сокращённое и изменённое. (Прим. ред.) |
Обычаи праздников, гуляний, зимних бесед и свозов существовали до самого переселения, хотя во время коллективизации эти обычаи подвергались также репрессиям. В праздники: Ильин день (2 августа), в престольный — Преображения Господня (19 августа), Пасху, Рождество и другие — жителей принуждённо заставляли работать. Как всегда, в деревню приезжали представители власти, НКВД. С большой неохотой и принятием греха на душу колхозники выходили работать. Работали спустя рукава, чтоб только время прошло. А вечером всё равно приходили гости, и праздник справлялся, хотя таких гуляний и не было, как раньше — до колхозов.
Партячейкой и комсомолом велась атеистическая пропаганда, хотя церковь до 1936-37 годов не была закрыта; против священников и верующих велись неприличные высказывания, насмешки. Вот, помню, пели:
Поп Сущёвский — благочинный,
Прогулял тулуп овчинный.
В то же время проводилась работа по ликвидации безграмотности, многие пожилые женщины не могли писать, читать, и в раскулаченном Тупицыном доме на втором этаже учительница Ведёрковской школы Анна Михайловна проводила уроки ликбеза с этой категорией населения. Писали : «Мы не рабы, рабы не мы».
После Великой Отечественной войы такого притеснения на праздники и гулянья не стало. Помню, в 1946-47 г., когда мы работали на лесозаготовках в Ямкове, Шоде, Мискове, нас на неделю отпускали на зимние свозы домой — гулять свозы. Конечно, при той колхозной бедноте и гулянья не те были, но традиции и их дух поддерживались.
Переселение из зоны затопления будущего Костромского моря
(1952-1955 годы).
Об этой грандиозной работе к нам в деревни стали просачиваться осторожные слухи в конце 1940-х годов. А в 1949-50 годах вокруг наших деревень стали ходить люди с теодолитами, вести съёмку местности, геологи — бурить шурфы и брать пробы грунта. Народ насторожился и почуял что-то неладное. Стали расспрашивать геологов, они полушутя отвечали, что будут тут делать море.
Референдумов, как сейчас, не проводилось, с мнением населения не считались, информации никакой не было. Наоборот, всё первоначально было в секрете. Большинство населения не представляло, что это за море будет. Но некоторые мужики, зная понаслышке об Рыбинском водохранилище, стали представлять себе замысел этой затеи. Узнав о том, что и деревни Губачёвского, Саметского сельсоветов подлежат выселению, некоторые люди высказывали версию, что это замысел героев соцтруда П.А.Малининой и А.И.Евдокимовой — председателей тогда знаменитых колхозов «XII Октябрь» и «Пятилетка», якобы хотевших воспользоваться этим и расширить земельные площади для своих колхозов за счёт деревень Губачёвского сельcовета.
А в 1952 г. в наших лесах застучали топоры. Прибывшие по оргнабору рабочие стали вырубать наши леса и кустарники, готовить ложе будущего моря. Работали тысячи, в лесах были построены бараки для их проживания, жили и в наших деревнях: Ведёрках, Спасе, Вёжах, Овинцах, Прости.
Вырубались ценнейшие породы деревьев, огромные массивы липы, дуба, красной ольхи, ели, берёзы, осины (сосна в нашей низине не росла). Большая часть этой древесины пропала, так как два года (1954-55) вода не поднимала плоты с этой древесиной и она оставалась в лесах невывезенной. Часть огромных дубовых кряжей невозможно было вывезти лошадьми, погрузить их вручную. А тяжёлая техника не могла пройти ни зимой, ни летом.
К линии намеченной дамбы тянули высоковольтную передачу для обеспечения электроэнергией земснарядов. Летом 1953 г. из р. Узоксы в озеро Великое вошел первый земснаряд; бросив якоря и опустив свой стальной 10-метровый хобот в воду, стал засасывать грунт-песок и намывать дамбу.
По 20 деревням и сёлам района велась оценочная перепись домов, строений для определения компенсации за снос и слом домов. Обмер и оценку вели девушки-студентки. Если дом новый, деревянный, компенсация определялась только за разборку и перевозку дома — мало. Если дом кирпичный, большой — компенсация назначалась большая, так как его приходилось полностью разламывать и строить дом заново.
По решению переселенческой комиссии и властей области были определены места, куда переселять население из зоны затопления. С населением об этом никто не советовался. Было строго указано, куда переселяться; если переселялись не туда, куда было указано, половина компенсации не выплачивалась.
Так из Вёжей члены рыбколхоза переселялись в Спас — он оставался за дамбой в отшнурованной части. Это семей 7-8 , остальные — в сухопутное Каримово, куда поехали немногие; остальные под различными предлогами и лазейками — в Шунгу, Стрельниково, Некрасово, Гомониху, Чернопенье, г. Кострому и Ярославскую область. Деревня Ведёрки — в Чернопенье, Лыщёво, Асташево, Кузьминку, город и Ярославскую область. Мисково — в Новое Мисково, Сущёво и деревни этого сельсовета, в Ребровку, город. Куниково — в деревни Сущёвского сельсовета. Деревня Губачёво дружно переселилась в заново выстроенное Губачёво между пос. Никольским и Караваевым. Переселение проходило для населения тяжело, особенно для пожилых людей; многие, пожив немного на новых местах, преждевременно умерли от тоски и переживаний. Но кому-то пришлось и по душе на новом месте, те смогли быстро адаптироваться, обустроиться и заняться новым делом.
Переселение-перевозку осуществляли автомашинами. А весной — по воде на баржах; так за несколько рейсов в баржах переселялись из Ведёрок в Чернопенье, Асташево, Лыщёво. Разобранные деревянные дома в плотах сплавляли по воде.
В обкоме партии, в облисполкоме каждый месяц слушали отчёт о работе по созданию моря и переселению. Весь упор делался, как быстрей выселить население деревень, как нужно ударными темпами вести намыв дамбы и строительство защитных сооружений.
Будучи членом обкома, знакомый военный комиссар города (в то время полковник) Зудов Леонид Алексеевич рассказывал мне, как проходили эти отчёты — о людях думали мало, больше о выполнении задания партии и правительства, о досрочном рапорте. Поэтому многое ценное, историческое осталось не описано, так сказать, ушло на дно моря с концами. Даже колхозные документы не были затребованы, не сданы на хранение в архивы — переселяясь, в некоторых деревнях их просто сжигали, не зная, куда девать. Многое колхозное имущество, скот просто растаскивалось, списывалось на утрату и т.д.
Вот сейчас, в 1990-93 гг., выходя на пенсию, мои земляки в районных архивах получают ответы: «Ваших документов в архиве не имеется». И приходится для подтверждения стажа колхозной работы приглашать земляков-свидетелей.
Некоторые жители не очень хотели и не торопились покидать родные места; их предупреждали, стращали штрафом, невыплатой компенсации и приезжали с милицией на катере просто выгонять, а жители в это время уезжали на лодке в лес, в кусты и там отсиживались, пока выгоняльщики уедут.
Но вот в 1956 году перекрыли русло р. Костромы и мутные воды (от работы земснарядов) стали затоплять наши луга, бывшие леса. Стало накапливаться это творение человеческих рук — водохранилище, которое смыло с лица земли те 20 населённых пунктов, ту жизнь, которая протекала в этой низине, возможно, от возникновения человечества.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 119; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!