Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 40 страница
Начались гастроли. Была и пьяная пора. Но в ней тоже что-то было...
Трудно сказать, что. И плюсы и минусы. У этой пьяной поры. Во-первых, гастроли были гораздо отвязнее. Сейчас они более, я бы не сказал, что академичнее, нет, они... не знаю, какое слово подобрать. Рафинированнее, что ли. Ничего лишнего. Очень чистые. Что-то лишнее уже ломает как-то, то ли Юру, то ли меня. Лишнее, незапланированное может позволить себе разве что Юра. Он отвечает за все это шоу. Так постепенно инициатива стала наказуема. Импровизация — штука непредсказуемая. Она может либо покатить, либо нет. Если катит — никто не обращает внимания. А если нет, тогда скандал потом, за кулисами, в гримерке.
Сейчас... Да, мне нравится, что я могу позвонить в офис и спросить, могу ли взять денег на хлеб, еду. Мне нравится, что мне говорят:
— Да, приходи, мы тебе дадим.
Честно, тебе скажу, не представляю, что сейчас происходит. Хорошо ли, что музыкант не представляет себе всего и занимается только музыкой? И все ему обеспечивают. Если честно, я еще сам в себе не разобрался, нравится мне это или нет. Это все намного более сложно, чем два года назад. Я не понимаю, что происходит. Много людей. Я знаю, чем занимается Леша Болотин и его брат Толик. Благодаря расторопности этих людей мы все получаем деньги. И есть люди, чье назначение неизвестно. Мне не положено это знать, ладно. С другой стороны, я член группы и мне обидно, я хотел бы знать, что он делает. Не потому что он мне не нравится — нормальный мужик, администратор-профессионал. За что я всегда ратовал и спорил с Юркой в самые первые годы, когда все только начиналось, я говорил:
|
|
|
— Пусть это будет филармонический менеджер, но профессионал, поскольку знает, как все это делается.
А мы все пытались изобрести велосипед. Да, команда номер один. Это накладывает свои обязанности. Но ощущения, что уже как «Битлз», конечно, нет. Знаю, что мы крутая команда, и что мы с каждыми годом все круче. Более профессиональны по исполнительству или как там это называют. Как отношусь к популярности? Мне порой приятно, что показывают по телевизору. Но когда это часто и много, становится, понимаешь, противно смотреть даже на свою рожу. И даже не обязательно на свою. Когда показывают раз по 15 в неделю клип «Что такое осень», честное слово, противно. Это говорит о том, что мы выходим в тираж.
— Кураж. Ты много повидал, начинал очень оригинально. Сейчас работаешь
в группе, которая ничем не похожа на прежнюю. Общее разве то, что ты всегда относился профессионально к тому, что делаешь. Но тогда ты был молодой, очень хотелось торчать на сцене. Кураж не ушел?
|
|
|
— Нет! Больше скажу.
МОЯ ИГРА, ПРИСУТСТВИЕ В «ДДТ» — САМОЕ ЛУЧШЕЕ, ЧТО БЫЛО
У МЕНЯ В ЖИЗНИ. МОЖЕТ, ДАЖЕ ЭТО ПИК, ТО, ЧТО У МЕНЯ ЕСТЬ ИЗ ТОГО, ЧТО У МЕНЯ БЫЛО. Не знаю, может, в 80 лет я буду играть, как ... и группа будет называться «Электрик бенд». Это так, к примеру, когда мне шлепнет 80 лет, если доживу. Тогда будет другая музыка. Но даже когда я работал в «Птице», играли одни и те же песни, все равно все было по-разному. Все концерты не похожи по настроению. Так у меня всегда
было. Вот это ощущение кайфа нахождения на сцене, оно не проходит. Ради того, чтобы выйти на сцену, мы и душимся, и ругаемся, чуть ли не до драки спорим в кулуарах. Все это только ради того, чтобы выйти на сцену, понимаешь? А выйти на сцену для того, чтобы рассказать тем, кто приходит, о том, что нас беспокоит. Не столько я рассказываю, сколько Юра. Но я очень горжусь, тем, что я ему помогаю. Тем, что моя помощь нужна. Может, кайф уже не тот, что в 15 лет. Он иного свойства. Но это кайф, он есть, и острота осталась. Я думаю, что ощущение этой остроты даже намного больше, чем у барабанщика «Алисы» или «Нау», потому что в отличие от них я работаю на сцене раз в десять меньше. Они дико много работают... А мы...
|
|
|
Сдерживающий фактор тут Юра. Когда накатана система концертов, ездится
и денег зарабатывается больше, чем сейчас. У нас есть сейчас на хлеб, может, даже на масло. Но если б мы сегодня сели на этот концертный конвейер —
и тут я согласен с Юрой — наверное, от нас ничего
бы не осталось. Ни физически, ни... Да, может, я лучше бы заиграл, потому как работа на сцене ответственнее. На репетиции я знаю, что могу где-то и лажануть. Не то, чтобы небрежно. Просто я знаю — ничего не случится, если у меня упадет палка. На концерте же не напряжение, а собран ность. И ответственность перед ними, теми, кто стоит с тобой на сцене. В «Синей птице» было время, когда мы работали по 4 живых концерта в день: с 12 дня и далее через каждые 3 часа. В «ДДТ» смогли бы, если бы у Юры хватило голоса.
Мою бабушку звали Вера Владимировна.Это было изумительное существо. Еще лет пятнадцать назад она ходила на каток со своей сестрой кататься на коньках. Царство ей небесное, скончалась два года назад. Но до этого успела выйти замуж. В 78 лет! Это мама моего отца. А с другой стороны бабушка — Белла — умерла в 1976 году. И я знаю, что ни та, ни другая бабушка не работали. Так сложилось исторически. И благодаря мужьям, конечно. В корнях у меня много чего намешано, даже Миклухо-Маклай есть. Может, поэтому есть тяга к перемене мест. Все очень сильно перемешано, составить генеалогическое древо трудно. Я этим не занимался, но о Миклухо-Маклае говорили. Однако из этого делать культ — несерьезно. Есть, есть достойные пассажиры в моем роду. Честно говоря, этим я не занимался, потому как я — советский человек. Я коренной ленинградец, в котором поколении, не помню. У нас все питерские люди. На той же улочке, где я родился, родилась и выросла мама. Здесь познакомилась с папой. Здесь же блокаду пережили. На Васильевском, улица Наличная.
|
|
|
Мама у меня человек героический. Галина Ефимовна Конюхина. В войну тянула двух своих маленьких сестер. Тянула меня и папу моего. Такая целенаправленная, сильная личность. Российская женщина. Во мне и поло вины того нет. Такая не трусость, а «слипуха», мягкотелость что ли. А у мамы, наоборот, такой мощный стержень. Она знает, что делает. И всегда
знает, что ей нужно. И тянула всю семью на себе. Ее не стало в 1992 году. В семье сразу все пошло вразлад. Отец Юра. Юрий Владимирович. Батька у меня был такой, как все дети войны. Вначале жил, не зная никаких забот, у них была большая квартира, потому как дедушка был крупным начальником. Советским таким. Интеллигентом. Началась война. Всех эвакуировали на Урал. До сих пор работает. Без работы себя не мыслит. Золотые руки.
Я — единственный ребенок в семье. Отец занимался электроникой. Един ственный в районе переделывал патефоны в электрофоны. Человек талант ливый, любящий получать знания. Папа у меня был сыном врага народа. Потому что дедушка ни с того ни с сего вдруг решил в 1949 году сдать врагу расположение Балтийского завода. И уехал в Воркуту на восемь лет. Как они познакомились, мама и папа, я не знаю. Люди они скромные, об этом не распространялись. Когда дедушка вернулся из Воркуты, ему дали квартиру. Как раз на Наличной построили дом, и всем ребятам, которые парились в лагерях, выделили один большой дом. Лестничные площадки распределялись, как по баракам. То есть эта лагерная чума продолжалась и в Питере. Они ходили друг к другу в гости, играли в шахматы. Но разговаривали очень мало. Я даже голос деда не помню, он молчал все время. Никаких разговоров не было, самым страшным ругательством у него было «черт». Больше ничего не говорил. Хотя собственно туда-то он попал из-за своего язычка. Язычок у мужчины был очень острым. Два-три слова, и человек просто падал с ног. У дедушки было двое сыновей. Мой отец и его родной брат, помладше. Вот они получили двухкомнатную квартиру и жили все в том же доме. В этой квартире девять человек: бабушка с дедушкой, два сына, я, двое жен сыновей и двое детей. Поэтому, когда мне начинают говорить про коммунальные квартиры типа: «Мы — дети коммунальной квартиры», так мои соседи в таком случае вообще были все родственниками. Никаких скрытых от меня тайн. И если Сережка Рыженко поет: «Знаете, как делают детей», так для меня никаких иллюзий по этому поводу не было. В пять лет я уже знал, как делают детей. Такой очень живой семеечка была. Как итальянская. Так продолжалось до шестнадцати лет, все это разъехалось. Я остался на Наличной. Мама сказала:
— Идите вы все к черту, я тут родилась, здесь живу, здесь и помру. Никогда ни за какие деньги не уеду с этого острова, тем более с этой улицы.
Какое было мое детство, да еще василеостровское? Какое оно могло быть, когда у меня в четыре года обнаружили слух?! Как все родители, у чьих детей есть слух, меня «повели на скрипку». На первом же занятии я просто
описался от страха. Не мог спросить, где находится туалет. И сделал это все
в штаны. Пришел домой, и папа сказал:
— Вы что, из моего сына хотите сделать какого-то еврея?
Расколошматил эту скрипку, и так вот я лет до восьми ничем не занимался. А в восемь лет мамуля отдала меня на аккордеон. Этот инструмент понравился мне не столько звуком, сколько продолговатыми палочками вместо клавиш. У воспитательницы в детском саду был такой «Вальтмастер» с перламут ровыми клавишами. Естественно, сразу же последовали дворовые разборки. Идешь с папочкой по двору, на которой оттиснен, с одной стороны, Петр Ильич Чайковский, с другой стороны, — Александр Сергеевич Пушкин. За это надо было отвечать. Так вот! Двор. В индейцев и ковбоев не играли. Тогда были наши и фашисты. Даже хоккейные соревнования, если играет петербургское СКА — то это наши, все остальные — фашисты. Ходили на футбол, таскали с собой родителей. Тогда это было повальным увлечением. Если на субботнем матче с кем-нибудь рубится «Зенит» — все на стадионе!
Как одевались тогда, было неважно. Но меня одевали просто с иголочки. Все, что зарабатывалось родителями, тратилось на меня, единственное существо. Я никогда не чувствовал никаких проблем. Я не ходил «в загранке», импортных шмоток у меня никогда не было, но проблем с одеждой никаких не чувствовал. Я не капризничал. Дико было, когда в пятнадцать лет начинаются все эти фрейдистские штучки. У меня, безусловно, очень добрые родители. О том времени самые теплые воспоминания. Загородные вылазки с родителями. Я терпеть не мог всякие пионерские лагеря, детсады. Я их просто не выносил. Когда меня туда вписывали, был каким-то изгоем. Оди ночкой. А когда приезжали мама и папа в родительский день, для меня это было самым светлым воспоминанием. И еще, когда в школу пошел.
Очень хотел учиться. Пенал и остальное до сих пор просто предмет вож деления. Очень нравились канцелярские товары. И канцтовары посещаю до сих пор на полную катушку. Я застал в школе уже послеперьевой период
— чернильниц не носили, но писал перьевой авторучкой. Поршневой. Чер нильницы исчезли за два года до меня. Когда я пришел в школу, об этом напоминали только школьные парты. Правда, у нас еще было чистописание пером.
Я нормально учился класса до 8-го, пока не начались все эти увлечения гитарами. Врать научился именно на занятиях аккордеоном. Ненавидел жутко. Приходил учитель и говорил: «Я тебе покажу, как надо, а ты потом
дома отрепетируешь». Приходил домой, тупо смотрел в ноты и все подбирал на слух. Рядом мамуля сидела и считала линейкой такты.
В школе тогда еще носили такого мышиного цвета форму, которую сейчас бы с удовольствием потаскал. Штаны серые и пиджак. Синего еще ничего не было. Фуражки. Ремни. Они, правда, ничего не поддерживали, но зато была пряжка с эмблемой. Класс был большим — почти сорок человек. Но школа не типичная городская, а как бы окраинная. Раньше на месте гостиницы «Прибалтийской» были песчаные насыпи. Там катались на лыжах и ходили по льду на стадион имени Кирова, через Финский залив. Кончалась улица Наличная — и все. Дальше шел камыш. Это место называлось косой, там жили бандюги, бомжи. Опасное место. Вечером туда никто не ходил. В Питере было два самых страшных места — Лиговка и Гавань. В этих районах нормальному человеку было не рекомендовано появляться после шести вечера. Хулиганы были крутыми, особенно послевоенные ребята. Хулиганье отборнейшее. Встречался ли я с этим сам? Безусловно, а как же. В заслугу это не ставится. Криминальные штучки со всякими судимостями. Мне это все хорошо было известно. В милицию я привлекался уже с 17-ти лет по «уголовке». Я никого не ходил молотить. Всегда был категорически против насилия, которого мне хватило в армии. Два года — это 730 дней. Так вот, провел 730 боев за эти два года. Из них, 365 дней я одерживал победу, но без нокаута. Никогда никого не бил. Никогда не считаю силовой метод воздействия правильным. Боксом никогда не занимался. А выдерживал на уровне энергетики и подачи. Ты знаешь, что если ты этого не сделаешь, то сделают с тобой. Но это грязь, не те вещи, которыми стоит гордиться.
Вернемся в школу. Что тогда звучало. На окошечках стояли проигры ватели. Играли «Кент Бэби Лав», прочие английские вещи. «Криденс Клиу-отер Ривайвл». В основном продукция рижских печаталыциков. Особенно это было популярно летом. Самый попе, у кого громче динамик на окошке. У меня тоже имелся проигрыватель, однако папа был органически против всех этих штучек. Надо деньги заколачивать, а не эту херню слушать! Такова позиция папы. А как иначе, он работал с тринадцати лет. Матушка была ему диаметральной противоположностью, по абонементу с ней ходили в филармонию. Из-под палки прививала какие-то навыки, вкус. А папа — другой полюс. Он у меня ассоциируется с Джонни Ротором. Просто настоя щий панк. Убойнейший. В нем в отношении меня перемешивались два сумасшедших начала: дикая ненависть и совершенно непонятная тончайшая нежная любовь. Вообще я все равно был сам по себе. Единственное, что во
мне воспитала матушка — это эгоцентрическое начало. Ну и бабуленька у меня была просто необычайным существом. Каждый день она покупала мне модель планера в детском мире за 21 копейку. Были такие, треугольные. Мы с ней собирали его и запускали с балкона. Бабуля у меня была смоль-ницкой девицей. И сестреночка ее тоже. Когда эти две сестренки общались между собой, называли таких поэтов, о которых я и не слышал: Охлопков какой-то... Читали стихи вслух. Иногда называли друг друга одна — белой сволочью, а другая — красной подстилкой. Просто караул! Еще у меня была бабушка Оля, царство ей небесное. Но это вообще караул. Такая Лайза Миннели. Нигде не работала. Единственное место, где она появлялась — это на «Ленфильме» статистом. Приходила каждый вечер домой, и, к примеру, говорила:
— Сегодня работала с Соломиным.
А потом выяснялось, что просто в фильме «Блокада» ходила с обозом. Вот такой классный колоритный вариант. Еще была бабушка, которая сидела на окошке и ждала Вефлиемовский луч. Представляешь? Водила папу в церковь на Смоленку, к Ксении Блаженной. Вот такие весельчаки.
Первые шлягеры услышал с окошек. Потом у меня появился магнитофон «Комета-201». Трехмоторный. В 1975 году мне записали три полотна. Белый альбом «Битлз». После этого я не мог воспринимать другие альбомы этой группы. Вторым альбомом была квинтовская «Опера в ночи» и «Дип Пепл ин рок». Когда на альбоме «Битлз» кто-то рассмеялся, у меня просто волосы дыбом встали от восторга. Естественно, все начали ходить с электрогитарами. Это было время, когда уже пилили гитары. Соседи делали их из фанеры, со всякими датчиками. Я ездил на свалку, искал себе гриф, хотел сделать электрогитару. Не удалось, потому что у меня, в отличие от папы, с руками не все правильно. Чисто теоретически знаю, чисто практически не могу. В наших дворах, как ни странно, было престижно петь не блатные песни, а наши питерские. «Мифы» 1972, 1973 годов. Ильченовские песни во дворе мы знали все.
...«Очень жаль, что лишь для птиц,
В этом мире нет границ.
И выход открыт...»
...«Как приятен звон монет.
Пустой карман совсем промок.
И этот дождь идет давно»...
В 1975 году я знал все эти полотна, песню про «Слонов». Имя Барехнов-ского было, как легенда. Единственным гитаристом был Ильченко. Ни Блэк-моров, ни кого другого — все казалось таким не нашим, не тем. А вот когда услышал записанные Геной Зайцевым сейшны, в которых «Мифы» на рус ском языке, — у меня просто чердак поехал. На русском языке такие вещи исполняются! «Эй, послушай, парень». Да, у нас все болели «Мифами». «Мифы» и «Битлз». Год 1974-75. Никаких буржуйских песен я не изучал, сразу же пошел питерский рок. Откуда мы это все слышали? На магнитофоне. И по сейшеновым крышам ползали. Приходил человек:
— Сегодня пойдет Витька Устинов играть во двор.
Для нас это значило, что придет маэстро. Человек с гитарой. Мы сидели с открытыми ртами. На первый сейшн я попал в году 1976. Это происходило в Левашево. Меня заволокли мои пиплы. Я увидел хиппи с длинными хаерами. Такой крутняк, мне было настолько завидно! А еще брат увел меня на «Червоны гитары». Когда я увидел их гитары, у меня просто возникла не черная, а белая зависть. Мне казалось, что это тот мир, в который я никогда в жизни не попаду. Вещи просто неприкасаемые.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!