Фрагменты допроса свидетеля Каролевской обвинением
………………………………………..
Макхэни: Пожалуйста, ваше имя?
Каролевская: Каролевская.
Макхэни: Она произносится как К-а-р-о-л-е-в-с-к-а-я?
Каролевская: Да.
Макхэни: Вы родились 15 марта 1909 в Еромане?
Каролевская: Я родилась 15 марта 1909 в Еромане.
Макхэни: Вы гражданка Польши?
Каролевская: Да, гражданка Польши.
Макхэни: И вы прибыли сюда добровольно?
Каролевская: Да, прибыла добровольно.
Макхэни: Какой ваш домашний адрес?
Каролевская: Варшава, Инженерская улица, № 9, квартира № 25.
Макхэни: Вы замужем?
Каролевская: Нет.
Макхэни: Ваши родители живы?
Каролевская: Нет, мои родители мертвы.
Макхэни: Расскажите трибунала о своём образовании?
Каролевская: Я закончила начальную школу и закончила училище для учителей в 1928.
Макхэни: Чем вы занимались с 1928 до начала войны в 1939?
Каролевская: Я работала в качестве учителя в детской школе в Груденце.
Макхэни: И когда вы оставили данный пост?
Каролевская: Я закончила работу в июне 1939 и ушла в отпуск.
Макхэни: И вы вернулись на работу после отпуска?
Каролевская: Нет, я не вернулась на работу, потому что началась война и я осталась в Люблине.
Макхэни: И что вы делали, находясь в Люблине?
Каролевская: Я жила с сестрой и вообще не работала.
Макхэни: Вы являлись членом польского движения сопротивления?
Каролевская: Да.
Макхэни: И что вы делали в польском движении сопротивления?
Каролевская: Я была курьером.
Макхэни: И вас арестовывали за вашу деятельность в движении сопротивления?
|
|
|
Каролевская: Гестапо арестовало меня 13 февраля 1941.
Макхэни: Вашу сестру тоже арестовали?
Каролевская: Двух сестёр и двух двоюродных братьев арестовали со мной в тот же день.
Макхэни: Что случилось с вами после ареста?
Каролевская: Меня забрали в Гестапо.
Макхэни: Что Гестапо делало с вами?
Каролевская: В первый день Гестапо записало мои данные и отправило в тюрьму в Люблине.
Макхэни: Что случилось потом? Продолжайте и расскажите всю историю о том, что делало Гестапо и куда вы поехали?
Каролевская: Я оставалась 2 недели в тюрьме Люблина и потом меня снова забрали в Гестапо. Там меня допрашивали и они хотели принудить меня сознаться в том, какую работу я вела в движении сопротивления. Гестапо хотело от именя имён лиц с которыми я работала. Я не хотела называть имена и поэтому меня били. Меня бил один гестаповец, с короткыми перервывами, долгое время. Потом меня отправили в камеру. Два дня спустя, ночью, меня снова избили. Я оставалась в отделении Гестапо одну неделю и потом меня забрали в тюрьму Люблина. Я оставалась в тюрьме до 21 сентября 1941. Потом меня перевезли вместе с другими заключенными в концентрационный лагерь Равенсбрюк, куда я прибыла 23 сентября 1941.
|
|
|
Макхэни: Свидетель, перед тем как вы продолжите, вы расскажите трибуналу судил ли вас, когда-либо суд за преступление совершенное как членом движения сопротивления?
Каролевская: Меня только допрашивали в Гестапо и я думаю, что приговор был вынесен в моё отсутствие, потому что мне никогда не зачитывали приговор.
Макхэни: Хорошо. Расскажите трибуналу, что случилось с вами в Равенсбрюке?
Каролевская: В Равенсбрюке нашу одежду забрали у нас и мы получили обычную тюремную одежду. Потом меня отправили в блок и я 3 недели оставалась на карантине. Работа была тяжёлой физической работой. Весной мне дали другую работу и я была переведена в мастерскую, которая называлась по-немецки «Betrieb[144]». Работа которую я выполняла была тоже очень тяжёлой и одну неделю я должна была работать днём, а следующую ночью. Весной жилые условия в лагере стали хуже, и голод стал царить в лагере. Продуктовые пайки становились меньше. Мы недоедали, сильно истощились, и не имели сил работать. Весной того же года, у нас забрали туфли и чулки и мы ходили на работу босыми. От гравия в лагере болели ноги. Наиболее неожиданными были так называемые «построения», на которых мы должны были стоять по несколько часов, иногда по 4 часа. Если заключенная пытался подложить ткань под ноги, её били и издевались бесчеловечным образом. Мы должны были стоять смирно на построении и нам не разрешали шевелить губами, потому что тогда считали, что мы молимся, а нам не разрешали молиться.
|
|
|
Макхэни: Итак, свидетель, вас прооперировали в концентрационном лагере Равенсбрюк.
Каролевская: Да.
Макхэни: Когда это случилось?
Каролевская: 22 июля 1942, 75 заключенных из нашего транспорта прибывшего из Люблина были вызваны к коменданту лагеря. Мы стояли снаружи лагерной администрации, и присутствовали Когель, Мандель и одно лицо, которого я позднее опознала как доктора Фишера. Потом нас отправили обратно в блок и нам сказали ждать дальнейших инструкций. 25 июля, все женщины из люблинского транспорта были вызваны Манделем, который сказал нам о том, что нам не разрешается работать вне лагеря. Также, пять женщин из транспорта прибывшего из Варшавы были вызваны с нами в то же самое время. Нам не разрешили работать вне лагеря. На следующий день 75 женщин снова вызвали и мы стояли перед лагерным госпиталем. Присутстовали Шидловски, Оберхойзер, Розенталь, Когель и человек которого я позднее опознала как доктора Фишера.
|
|
|
Макхэни: Итак, свидетель, вы видите Оберхойзер на скамье подсудимых?
Переводчик: Свидетель просит разрешения подойти ближе к скамье подсудимых.
Макхэни: Пожалуйста.
(Свидетель подходит к скамье подсудимых и указывает на доктора Оберхойзер).
Макхэни: И Фишер?
(Свидетель указывает на доктора Фишера).
Макхэни: Я прошу, чтобы протокол отразил, что свидетель правильно указала на подсудимых, Оберхойзер и Фишера.
Председательствующий: Протокол отразит, что свидетель правильно опознала подсудимых Оберхойзер и Фишера.
Макхэни: Свидетель, вы сказали трибуналу, что в июле 1942, 75 польских девушек, которые находились в транспорте из Люблина, вызвали к лагерным докторам в Равенсбрюке.
Каролевская: Да.
Макхэни: Итак, кого-либо из этих девушек отобрали для операции?
Каролевская: В тот день, мы не узнали зачем нас вызвали к лагерным докторам и в тот же день 10 из 25 девушек забрали в госпиталь, но мы не узнали зачем. Четверо из них вернулись, а шесть остались в госпитале. В тот же день шесть из них вернулись в блок после получения некой инъекции, но мы не знали какого рода инъекции. 1-го августа, те шестеро девушек снова вызвали в госпиталь, но мы не могли пообщаться с ними, чтобы услышать от них, почему их доставили в госпиталь. Несколько дней спустя, один из моих товарищей подобралась близко к госпиталю и узнала от одной из заключенных о том, что все они лежат в кроватях и что у них на ногах гипсы. 14-го августа того же года, меня вызвали в госпиталь и моё имя записали на листе бумаги. Я не знала зачем. Кроме меня, восемь других девушек были вызваны в госпиталь. Нас вызвали туда где обычно проходили казни, и я подумала, что иду на казнь, потому что некоторых девушек ранее расстреляли. В госпитале нас положили в кровати и палату в которой мы находились закрыли. Нам не говорили о том, что сделают в госптитале и когда одна из моих товарищей задала вопрос ей не ответили, а лишь улыбнулись. Потом пришла немецкая медсестра и сделала мне инъекцию в ногу. После инъекции я вырвала и ослабла. Потом меня положили на каталку и перевезли в операционную. Там доктора Шидловски и Розенталь сделали мне вторую внтуривенную инъекцию в руку. В это время, я заметила доктора Фишера, выходившего из операционной в операционных перчатках. Потом я потеряла сознание и когда я пришла в себя, я заметила, что я нахожусь в госпитальной палате. Я вернулась в сознание и почувствовала сильную боль в ноге. Потом я снова потеряла сознание. Я пришла в себя утром, и тогда заметила, что моя нога находится в гипсе от щиколотки до колена и я чувствовала очень сильную боль в этой ноге и лежала с высокой температурой. Я также заметила, что моя нога опухла от пяток до паха. Боль нарастала вместе с температурой, и на следующий день я заметила, что какая-то жидкость текла из моей ноги. На третий день меня положили на каталку и привезли в перевязочную. Тогда я снова увидела доктора Фишера. Он был в операционном халате и с резиновыми перчатками на руках. На глаза мне повязали повязку и я не знала, что сделали с моей ногой, но я чувствовала сильную боль и у меня было впечатление, что мне отрезали ногу. Там были Шидловски, Розенталь и Оберхойзер. После перевязки меня снова положили в госпитальную палату. Три дня спустя меня снова забрали в перевязочную, и повязку менял доктор Фишер при содействии тех же докторов, и я также ничего не видела. Затем меня отправили в обычную госпитальную палату. Следующие перевязки проводили лагерные доктора. Повязку сняли, и тогда я впервые увидела свою ногу. Разрез был настолько глубоким, что я могла видеть кость. Затем нам сказали о том, что там был доктор из Хохенлихена, доктор Гебхардт, который придёт и осмотрит нас. Мы ждали его прибытия 3 часа лёжа на койках. Когда он прибыл, на глаза нам надели повязку, но короткое время я видела его. Потом нас вернули в обычные палаты. 8 сентября я вернулась в блок. Я не могла ходить. Гной сочился из моей ноги; нога опухла и я не могла ходить; тогда меня снова вызвали в госпиталь. Я не могла ходить и меня вели мои товарищи. В госпитале я встретила некоторых из моих товарищей, которые находились там после операции. В этот раз я была уверена, что иду на казнь, потому что я видела скорую помощь снаружи здания, которая использовалась для перевозки немцами людей на казнь. Затем нас забрали в перевязочную где доктор Оберхойзер и доктор Шидловски осмотрели наши ноги. Нас снова положили в кровати и в тот же день, вечером, меня забрали в операционную и провели вторую операцию на моей ноге. Меня погрузили в сон также как и раньше, введя инъекцию. В тот раз я снова видела доктора Фишера. Я проснулась в обычной госпитальной палате и почувствовала усилившуюся боль и высокую температуру.
Симптомы были такими же. Нога распухла и гной сочился по моей ноге. После этой операции, перевязки проводились доктором Фишером каждые 3 дня. Более чем 10 дней спустя, нас снова забрали в операционную и положили на стол; и нам, сказали о том, что доктор Гебхардт собирается осмотреть наши ноги. Мы долго ждали. Потом он пришёл о осмотрел наши ноги, пока у нас были завязаны глаза. В этот раз с доктором Гебхардтом были другие люди. Затем нас перевезли на каталках в наши палаты. После этой операции я почуствовала себя ещё хуже, и я не могла двигаться. Пока я находилась в госпитале доктор Оберхойзер жестоко со мной обращалась.
Находясь в палате я заметила знакомым заключенным, что нас прооперировали в очень плохих условиях и оставили в палате и что нам даже не дали шанса восстановиться. Это замечание должно быть услышала немецкая медсестра которая сидела в коридоре, потому что дверь в нашу палату из коридора была открыта. Немецкая медсестра вошла в палату и сказала нам встать и одеваться. Мы ответили о том, что не можем выполнить её приказ, потому что у нас были сильные боли в наших ногах и не могли ходить. Потом немецкая медсестра вошла в нашу комнату с доктором Оберхойзер. Доктор Оберхойзер сказала нам одеться и пройти в перевязочную палату. Мы оделись; и неспособные ходить, мы прыгали на одной ноге в операционную. После прыганья мы отдыхали. Доктор Оберхойзер не никому не разрешала помочь нам. Когда мы пришли в операционную, совершенно измученные, доктор Оберхойзер появилась и сказала нам возвращаться, потому что перевязки сегодня не будет. Я не могла ходить, но кто-то, заключенная чьего имени я не помню, помогла мне вернуться в палату.
Макхэни: Свидетель, вы говорили трибуналу о том, что вас прооперировали второй раз 16 сентября 1942? Это верно?
Каролевская: Да.
Макхэни: Когда вы покинули госпиталь после второй операции?
Каролевская: После второй операции я покинула госпиталь 6 октября.
Макхэни: Ваша нога тогда зажила?
Каролевская: Моя нога была распухшей, сильно болела, и гной сочился из ноги.
Макхэни: Вы могли работать?
Каролевская: Я не могла работать, и оставалась в кровати, потому что не могла ходить.
Макхэни: Вы помните, когда вы встали с кровати и смогли ходить?
Каролевская: Я оставалась в кровати несколько недель, и потом я встала и пыталась ходить.
Макхэни: Сколько заживала ваша нога?
Каролевская: Гной сочился из ноги до июня 1943; и тогда моя рана зажила.
Макхэни: Вас снова оперировали?
Каролевская: Да, меня снова прооперировали в бункере.
Макхэни: В бункере? То есть не в госпитале?
Каролевская: Не в госпитале, а в бункере.
Макхэни: Вы поясните трибуналу, как это случилось?
Каролевская: Могу я попросить разрешения рассказать, что-нибудь о происходившем в марте 1943, марте и феврале 1943?
Макхэни: Хорошо.
Каролевская: В конце февраля 1943, доктор Оберхойзер вызвала нас и сказала: «Эти девушки – новые подопытные кролики»; и нас очень хорошо знали в лагере под этим именем. Тогда мы поняли, что мы были лицами запланированными для экспериментов, и мы решили протестовать против проведения этих операций на здоровых людях.
Мы подготовили письменный протест и пошли к коменданту лагеря. Не только те девушки которых прооперировали ранее, но и другие девушки которых вызвали в госпиталь явялись к администрации лагеря. Девушки которых прооперировали использовали палки и они шли без какой-либо помощи.
Я хочу рассказать вам о содержании обращения подготовленного нами. «Мы нижеподписавшиеся, польские политические заключенные, запрашиваем коменданта о том известно ли ему о том, что с 1942 экспериментальные операции проводятся в лагерном госпитале, на подопытных кроликах, объяснив значение данных операций. Мы запрашиваем вас, прооперировали ли нас в результате вынесенных приговоров, потому что, как нам известно, международное право запрещает проведение операций даже на политических заключенных».
Нам не дали ответа; нам не позволили поговорить с комендантом. 15 августа 1943 пришла полицайка и зачитала имена 10 новых заключенных. Она сказала нам следовать за ней в госпиталь. Мы отказались идти в госпиталь, потому что мы подумали, что мы нужны для новой операции. Полицайка сказала нам, что нас вероятно отправят на фабрику вне лагеря. Мы хотели проверить открыт ли трудовой отдел, потому что было воскресенье. Полицайка сказала нам о том, чтобы мы шли в госпиталь для осмотра доктором перед тем как быть направленными на фабрику. Мы отказались идти, потому что мы были уверены в том, что нас закроют в госпитале и снова прооперирируют. Всем заключенным в лагере приказали оставаться в блоках. Всем женщинам которые жили в том же блоке, что и мы сказали выйти из блока и выстроиться перед блоком 10 на некоторое время. Потом появилась надзиратель Бинц и назвала 10 имён и моё имя в их числе.
Мы выстроились в линию перед блоком 9. Тогда Бинц сказала: «Почему вы встали в линию как если бы вас должны казнить?» Мы сказали ей, что операции были ещё хуже казней и что мы бы предпочли казнь операции. Бинц сказала нам о том, что она может дать нам работу; нет вопроса о том, что нас будут оперировать, а нас отправят на работу вне лагеря. Мы сказали ей о том, что она должна знать о том, что заключенным относящимся к нашей группе не разрешают покидать лагерь и выходить наружу. Тогда она сказала нам следовать в её кабинет, чтобы она показала нам бумагу подтверждающую то, что нас собираются отправить на работу на фабрику вне лагеря. Мы пошли за ней и выстроились перед её кабинетом. Она зашла в свой кабинет и потом пошла в дом коменданта. Мы стояли перед кабинетом полчаса. Между тем, знакомая заключенная которую использовали для работы в доме проходил мимо. Она сказала нам о том, что Бинц просила помощи от эсэсовцев для доставки нас в госпиталь силой. Мы стояли и затем Бинц вышла из дома вместе с комендантом лагеря. Мы стояли рядом с воротами лагеря. Мы боялись того, что эсэсовцы придут, чтобы взять нас, для чего мы разбежались и смешались с другими людьми стоявшими перед блоком. Затем появились Бинц и лагерная полиция. Она погнали нас из строя силой. Она сказала нам, что она отправляет нас в бункер для наказания за неисполнение её приказов. Пять заключенных поместили в одну камеру, хотя одна камера предназначалась для одного лица. Камеры были очёнь тёмными, без света. Мы оставались в бункере всю ночь и следующий день. Мы спали на полу, потому что была только одна койка в камере. На следующий день нам дали завтрак включающий чёрный кофе и кусок чёрного хлеба. Потом нас снова закрыли. Люди ходили вверх и вниз по коридору бункера всё время. В тот же день вечером мы узнали свою судьбу. Охранница бункера открыла нашу камеру и забрала меня. Я подумала о том, что меня допросят или изобьют. Она повела меня в коридор. Она открыла одну дверь и перед дверью стоял эсэсовец доктор Троммель. Он сказал мне о том, чтобы я поднялась наверх. Следуя за доктором Троммелем я заметила, что там были другие камеры, с кроватями и койками. Он завёл меня в одну из камер. Потом он спросил меня не согласна ли я на небольшую операцию. Я сказала ему, что я не согласна, потому что я уже прошла две операции. Он сказал мне о том, что это будет очень небольшая операция и что она мне не навредит. Я сказала ему о том, что я политическая заключенная и операции нельзя проводить на политических заключенных без их согласия. Он сказал мне лечь на кровать; я отказалась это сделать. Он повторил это дважды. Потом он вышел и камеры и я пошла за ним. Он быстро прошёл, спустился и закрыл дверь. Стоя перед камерой я заметила камеру на противоположной стороне лестничной клетки, и я также заметила несколько людей в операционных халатах. Там была также одна немецкая медсестра готовая ввести инъекцию. Рядом с лестничной клеткой стояли носилки. Мне стало ясно, что меня прооперируют в бункере. Я решил защищать себя до конца. Один из эсэсовцев сказал мне войти в камеру. Я отказалась так сделать и он затащил меня в камеру и бросил на кровать.
Доктор Троммель взял меня за левое запястье и отвёл руку назад. Другой рукой он попытался заткнуть меня, вставив кляп мне в рот, потому что я кричала. Второй эсэсовец взял меня за вторую руку и вытянул её. Два других эсэсовца держали мою ногу. Обездвиженная, я почувствовала как мне вводять инъекцию. Я защищала себя долгое время, но затем я стала слабеть. Инъекция подействовала; я стала засыпать. Я услышала как Тромелль сказал: «Вот и всё».
Я снова пришла в сознание, но я не знаю когда. Потом я заметила немецкую медсестру снимавшую мою повязку, я тогда я снова потеряла сознание; я пришла в себя утром. Тогда я заметила, что обе мои ноги были в железных кандалах и была перевязаны от пяток до паха. Я чувствовала сильную боль в моей ступне и лежала с температурой.
Вечером того же дня, немецкая медсестра пришла и ввела мне инъекцию, которая вызвала сон, несмотря на мои протесты; она ввела мне инъекцию в колено и сказала, что должна так сделать.
Четыре дня спустя прибыл доктор из Хохенлихена, тогда мне снова дали инъекцию вызвавшую сон, и так как я протестовала он сказал мне о том, что он поменяет повязку; я чувствовала высокую температуру и сильную боль в моих ногах.
………………………………………..
Макхэни: Сколько раз вы видели Гебхардта?
Каролевская: Дважды.
Макхэни: Я прошу вас встать и подойти к скамье подсудимых и посмотреть видите ли вы на скамье подсудимых Гебхардта.
(Свидетель выполнила и указала на подсудимого Гебхардта)
Я прошу, чтобы протокол отметил, что свидетель правильно опознала подсудимого Гебхардта.
Председательствующий: Протокол отразит, что свидетель опознала подсудимого Гебхардта на скамье подсудимых.
Макхэни: У меня больше нет вопросов.
Председательствующий: Доктор Александер снова будет вызван для дачи показаний в связи с допросом свидетеля?
Макхэни: Да, но если будет перекрёстный допрос мы вероятно закончим до обеда.
Председательствующий: Кто-либо из защитников желает провести перекрёстный допрос свидетеля?
Зейдль: Я не намерен проводить перекрёстный допрос свидетеля, но это не означает, что мои клиенты признают верность всех заявлений свидетеля.
Председательствующий: Кто-либо из защиты желает допросить свидетеля?
(Нет ответа)
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!